Тимофей сел под дверью и приготовился ждать. Но на крыльце подкапывало, и если по-умному, то имело смысл иное место подыскивать. Призывника с соплями запросто могут и не взять.
Во дворе было еще мокрее и пахло свежим навозом. Тимофей обошел лужу-трясину и встал под навес дверей сарая. Внутри сонно зафыркали лошади.
Истошно заскрипела задняя дверь школы, на ступеньки вышел человек в накинутой на плечи телогрейке, посмотрел на небо, поежился и принялся расстегивать военные галифе. Тимофей культурно кашлянул. Человек вздрогнул и потянулся к кобуре.
– Я свой! – поспешно заверил ранний визитер, почуяв, что служба может и вообще не состояться.
– Свой? Какой еще «свой» в потемках? – пробормотал военный, держа руку на кобуре, и заорал: – Гончарук, ты часовой или что?
– Що? – отозвались откуда-то из-за угла школы.
– Я тебе дам «що»! – возмутился громогласный военной. – Ты, твою… где прячешься?! Почему по двору посторонние гуляют?
Из-за угла высунулся красноармеец и пояснил:
– Та я до воды ходил. Завтрак же…
– А если немцы к нам еще до завтрака забредут? – разозлился военный. – Я сейчас тебе ведро на башку надену!
– Так, а що опять те немцы? – красноармеец посмотрел на Тимофея: – То пацан!
– Я не пацан, а призывник, – счел нужным уточнить ранний гость.
– Во, то призывник! – обрадовался боец Гончарук. – Тока не особо гвардейского объема в пузе и росте.
Военный на ступеньках в сердцах сплюнул, спустился с крыльца и сказал Тимофею:
– Жди, раз призывник. Сейчас разберемся.
Тимофей ждал, когда командир управится с утренними делами и думал, что служба начинается как-то не так. Нужно было до нормального утра выждать, не переться спозаранку.
Командир вернулся, поправляя телогрейку, уже более спокойно спросил:
– Так кто такой?
– Лавренко Тимофей Артемович, одна тысяча двадцать шестого года рождения, прибыл для призыва и прохождения службы! – будущий призывник достал свои справки.
– Что прибыл, хорошо. С бумагами повременим, все равно ни зги не видно. А чего тебе не спится, Тимофей Артемович? – командир как-то судорожно и болезненно зевнул, прикрывая рот справками призывника.
– Так вышло, товарищ командир. Я с села Плешки, тут пока дойдешь…
– Ранний ты призывник, далеко не все на фронт так спешат. Ладно, раз пришел, помоги вон бойцу с водой…
Тимофей помог с водой, потом с дровами. В школе было не особо уютно, но получше, чем на улице. Неуклюжий Гончарук возился с печью, ставил чайник. Командир – он оказался в капитанском звании – брился, попросил подержать зеркальце ближе к свету – лампа была единственная, да и та глубоко коптильной конструкции. Тимофей держал зеркало, посматривал на погоны капитана.
– Не привык еще к погонам? Ничего, привыкнешь. Так куда торопишься, ранний товарищ Лавренко? – ухмыляясь углом рта, спросил капитан.
– А чего тянуть? – угрюмо сказал Тимофей. – Сидел под немцами- румынами как та мышь под веником, пора гадам долги отдавать.
– Порыв хороший, правильный. А ты, случаем, не сотрудничал тут с оккупантами? Если думаешь на фронте затеряться, то напрасно…
– Товарищ капитан! – зеркало в руках Тимофея дрогнуло.
– Спокойно. На полицая ты не особо похож, но вопрос-то правомочный, а? Всяких хитрых граждан мы видели.
– Понимаю. Готов дать полный отчет, – горько заверил Тимофей. – Я, товарищ капитан, перед войной в комсомол готовился, на «Юный ворошиловский стрелок» сдать успел, гранату на «отлично» метал. Сюда к тетке приехали и вдруг война. Мать болела, уйти не успели. Я бы уже давно был на фронте, вот даю честное слово. А в Чемручи и районе даже партизан не имелось.
– У всех так, – капитан осторожно отер бритву. – Сплошь «уйти не успели» и сплошь «Ворошиловские стрелки». Просто удивительное количество стрелков и патриотов. Как сейчас мать-то?
– На Плешковском кладбище. Еще в 41-м умерла.
– Да, это не у всех. Ладно, про сотрудничество я для порядка спросил. По возрасту и комплекции ты на полицая едва ли тянешь, там хлопчики лихо хари откармливали. Отец воюет?
– Не знаю. К нам одно письмо в самом начале только и проскочило. Он на заводе. Гальванический цех.
– Дело хорошее, – капитан продолжал ухмыляться, осторожно и не очень ловко работая бритвой почему-то левой рукой. – А где тут завод-то был?
– Товарищ капитан, я же говорю – мы из Харькова. У меня справка из школы, там всё…
– Харьков – это тоже хорошо, – согласился капитан. – Тут у нас дивизия есть, так и называется – Харьковская. Впрочем, это военная тайна. А Харьков – город известный. Говорят, разрушен здорово и народ фашисты сильно изничтожили. Ну, ничего, отстроим. А чего ты, товарищ Лавренко, без «сидора» или иного мешка с пожитками?