Десятилетняя Женя была более выносливой, она могла вытерпеть больше. Маленькой Лене было тяжелее, её неокрепший организм был ещё очень слаб. (Честно говоря, мне очень тяжело рассказывать об этом эпизоде: не хватает слов, не хватает сил не расплакаться. Я не могу передать всю ту гамму чувств, которые вызывал мамин рассказ у меня.) В один из зимних морозных дней Лена не пошла в школу, у неё просто не было сил. В этот день в школе детям выдали булочки. Женя уговорила в школе и принесла булочку сестре. Вот и весь эпизод.
Своей швейной машинки не было (украли по дороге из Германии). Мама договорилась с новыми уральскими знакомыми, чтобы на их машинке она могла шить. Они согласились с условием, что мама будет шить для них бесплатно. В ту голодную зиму мама пыталась хоть как-то что-то заработать, где-то раздобыть каких-то продуктов. Мама за ведро картошки договорилась пошить одной женщине фуфайку (ватные прошитые простые фуфайки маме часто заказывали пошить). Женщина вместо оплаты принесла ведро картошки, но она оказалась вся (вся!) гнилая, всё ведро выбросили. (Личное наблюдение: если картошка замёрзла, то её можно готовить, сладкая на вкус, но есть можно. Если замёршую картошку разморозить, то она быстро превращается в мягкое непригодное месиво.) Мама до конца жизни не могла простить этой женщине.
Начальником лесозаготовительного участка Чёрный Яр был еврей из Москвы Коган, его за что-то тоже сослали на Урал. Вместе с ним приехала его взрослая дочь, чтобы вести его домашнее хозяйство (в принципе она пожертвовала своей личной жизнью ради отца). Дочь стала заведующей детским садом, она хорошо знала положение детей. Просто выделить государственные деньги с участка для детского сада или школы было опасно, Когану могли впаять растрату государственных средств. Они вместе с дочерью придумали удивительный вариант, как деньги провести по бухгалтерии. На работах использовались лошади, одна из них была при конторе. Весной 47-го Коган с дочерью объявили, что дети могут принять участие в заготовке сена для этой лошади. На эту заготовку и списали деньги. Никого не заставляли, всё по желанию. В качестве оплаты был обед из каши. Дети, в их числе и Лена рвали траву руками. Траву они тут же относили и сдавали-складировали на телегу, в которую была запряжена наша "героиня" лошадь. Женя пришла с серпом, а Роберт с небольшой косой литовкой. Конечно, и косой, и серпом травы получалось больше, чем руками: Роберт и Женя давали свою траву Лене. Вот такую удивительную съедобную операцию с заготовкой сена придумал и реализовал неглупый еврей Коган.
Однажды мама пришла с работы. А Лена ей рассказывала, что Роберт с Женей принесли из леса дров. И отрезали себе больше хлеба, так как дрова нести - это тяжёлая работа. А Лене, так как её работа была полегче - принести воды - отрезали меньше хлеба. Мама как раз отрезала себе кусочек хлеба и несла его ко рту: в это время и прозвучали слова обиды от Лены. Рука остановилась, мама сглотнула слезу, и отдала хлеб Лене.
Лена пришла из школы, мама варила какой-то суп у плиты. К этому времени наша семья уже жила в двух комнатах барака. К маме пришла тётя Женя Файст, крупная сильная женщина. У неё был один сын, а мужа расстреляли в 37-ом. Она пришла заказать, что-то пошить, ждала, когда мама освободится и снимет мерку. Лена была голодна, а на полке лежали две буханки хлеба. Она незаметно отщипнула кусочек хлеба и съела. Потом ещё. И ещё. И ещё. Мама освободилась, сняла мерку. Тётя Файст, уходя, взяла обе буханки общипанного хлеба с полки, и ничего не сказала. А Лена думала, что это наш хлеб: ей стало очень стыдно.
Эпизод от сестёр.
Однажды маму вывали в комендатуру. Там её ждал какой-то особист-следователь. Показал ей фотографию мужчины:
- Вы знаете этого человека?
- Нет.
- И никогда не видели?
- Нет, не помню.
- Хорошо. Можете идти.
На фотографии был папин брат Август. Уж очень много неприятных воспоминаний у мамы было связано с ним. Много обид от него, много подозрений от папы, много споров, ругани с папой из-за него. Папы не было, а чего ждать от Августа, если он, вдруг, появится здесь?
Папа после войны попал к американцам. Я знаю, что по договоренностям американские оккупационные власти, а также английские и французские, обязаны были вернуть в СССР советских граждан со своих подопечных территорий. Но папа был немцем, во время войны он получил гражданство Германии (у него были немецкие документы). Его отговаривали: "Вас сошлют в Сибирь". Он мог остаться, но настоял на возвращении в Советский Союз. Американцы ошиблись, Урал был гораздо ближе Сибири. Да, он мог остаться там, и у него бы была совсем другая жизнь. Но он выбрал СССР, выбрал возможную Сибирь, где-то на просторах Советского Союза была его семья, были его дети. Папа приехал в городок Люксфлайс, где мама с семьёй жили в конце войны, узнал, что советских немцев собрали в лагере. Он прошёл по всем лагерям, куда переводили нашу семью, до последнего, из которого их всех отправили в Советский Союз. В СССР он попал, как и все советские немцы: получил те же десять лет поселения в Кострому. Вот только дата отсчёта срока у него была другая, позже маминой.
Меня в детстве интересовали вопросы, как папа разыскал нашу семью и когда он приехал на Чёрный Яр. Как и когда? Оказывается, мама с папой договорились искать друг друга через тётю Олю, которая жила в Караганде: уезжая в военную Германию, думать о Караганде, поразительная предусмотрительность! Адрес Ольги Анкерштейн (это по первому мужу, по второму мужу Шульц, когда тётя Оля стала Шульц, я не знаю), в Казахстане был у обоих. Мама в своих рассказах никогда не называла дат, даже года события. Даже в детстве я понимал, что путь к маме и семье лежал через лагеря, ссылку в какое-то другое место. Надо было списаться с тётей Олей, получить ответ, а почта в то время работала ой как медленно, просто в то время не было таких скоростей, как сейчас. А потом ещё получить добро от нашей бюрократической машины на изменение места ссылки. Лена запомнила, как пришло письмо от папы, запомнила не дату, запомнила состояние. Светило солнце, шёл летний дождь, она прыгала под дождём, и было ощущение радости, счастья. Скорее всего, это состояние передалось от мамы, это было их общее состояние, матери и детей. Папа приехал на Урал в июне 46-го. Маленькая Эмма его не признала. А у мамы к тому времени от работы в лесу сильно опухли руки и ноги. В 48 году в декабре родился Николай, в 51 - Ирма (чисто немецкое имя, у него свои последствия), в 53 - я, Валентин, это наша "уральская тройка". Я, как и мои брат и сестра, должны быть благодарны за это решение папы. Иначе нас просто не было бы. С приездом папы, или с рождением детей, мама перестала работать в леспромхозе, занималась дома детьми и подрабатывала шитьём.
От Германии у папы осталась бритва "золлингер", возможно, в комплекте с бритвой продавался и оселок, специальный точильный камень для бритвы (а может папа купил его отдельно), чёрного цвета, абсолютно гладкий. Только такой камень и подходил для специальной стали "золлингера", папа точил бритву и наводил лезвие на кожаном ремне, точнее, его части. Когда у меня самого начала расти борода, я опробовал папин "золлингер", но бритва была "чересчур опасной", очень острой, надо было быть умелым брадобреем, а ещё более искусным точильщиком бритв.
Папа работал в леспромхозе. Жили в бараке в двух комнатах. Завели свою скотину, корову-кормилицу, свой огород. В 51-ом купили дом у Пеньковских, которые выехали с Чёрного Яра. Ирма родилась как раз, когда покупали дом. Из больницы её уже забрали в купленный дом. Папа переложил печь - он это делал каждый раз, когда семья вселялась в очередное "новое" для себя жильё. Папа был неплохим печником, возможно, он знал какие-то секреты кладки. Мама при этом ему помогала и словом и делом. Старая печь была развалена, а новая ещё не сложена. Папа делал свою работу основательно, но получалось медленно. А маме нужна была печь. Ира заболела, а печи не было. Мама недовольно подгоняла папу. По дому, в том числе между разложенными кирпичами бегали совсем ещё маленькие цыплята. Папа остановился в работе, размышлял, как класть кирпичи дальше, он сделал шаг назад и ... раздавил цыплёнка. Все дети были очень расстроены.