— Иди работать, — говорит ему Алтерка.
Вокруг бельмастого глаза парня появляются морщинки, словно он у него очень болит, а второй, распахнутый глаз становится еще больше и пронзительнее. Парень делает шаг к низенькому плотному гусятнику, берет его за брючный ремень и дергает, давая Алтерке почувствовать, как трясется его живот. Парень смеется, словно сделал это просто так, в шутку, и небрежно бросает:
— Советами я обеспечен. Дайте на глоток водки, вам же будет лучше.
Алтерка меряет взглядом могучие плечи парня и понимает, что этот уголовник готов к драке. Я против него цыпленок, он меня отлупит, и я буду посмешищем, думает Алтерка и, закусив губу, дает парню пару монет.
Уголовник долго рассматривает лежащие на его широкой ладони монеты, словно собираясь их проглотить, и холодно говорит:
— Мало!
Кровь бросается гусятнику в голову. Он смотрит на обитый жестью стол, где лежит тесак. А не помахать ли ему тесаком перед носом наглеца? Тот, словно поняв мысль Алтерки, еще ближе придвигается к гусятнику и шипит:
— Мало, говорят вам!
Лиза, кажется, ничего не видит, она, как сова, спит с открытыми глазами, но тут она вдруг кричит мужу:
— Добавь ему и пусть идет!
Алтерка добавляет парню еще гривенник и делает хорошую мину при плохой игре, стараясь не выглядеть проигравшим:
— Когда я имею дело с хорошим человеком, я тоже становлюсь хорошим.
Браток уходит, и Лиза сыплет соль на раны мужа:
— Думаешь, все тебе квартирный хозяин, на которого ты рявкаешь, когда он приходит требовать плату? С кем ты связываешься, с хулиганом? Он же пырнет тебя в бок ножом!
Во двор вваливается женщина с высоким наморщенным лбом и набожно ссутуленной спиной. Она вцепляется своими большими жилистыми руками в край обитого жестью стола мясной лавки, словно это священный кивот в синагоге, и, раскачиваясь, взывает:
— Евреи, подайте милостыню. В святых книгах написано, что надо подавать беднякам. Кто не верит, пусть возьмет нравоучительную книгу, и он ясно увидит в ней, что бедняк, берущий милостыню, делает дающему большее одолжение, чем дающий бедняку.
— Не делайте мне одолжения, — рычит гусятник, — идите работать. Сейчас канун Пейсаха. Месите тесто для мацы, раскатывайте его по подряду. Ощипывайте битую птицу. Что вы ко мне пристаете? Я сегодня уже достаточно дал.
— Мудрецы говорят, — с напевом, словно читая молитву, отвечает на это женщина, — когда бедняк приходит за милостыней, не отталкивай его словами: «Я сегодня уже давал, приходи в другой раз». Чтобы просящий не уходил от тебя с пустыми руками, Господь, да будет Он благословен, посылает ангела, который смотрит, в добром ли расположении духа, с радостью ли дает богач милостыню или же с печальным лицом. Об этом много сказано в святых книгах…
От ярости у Алтерки наливаются мешки под глазами. Кажется, он сейчас схватит женщину за загривок и вышвырнет со двора. Но, к своему великому изумлению, он видит, как по лицу Лизы разливается широкая улыбка, и слышит, как ее уста источают молоко, мед и добрые речи:
— Что вы хотите, уважаемая госпожа? Милостыни? Вам не нужно долго просить. — Лиза сует руку в карман фартука и звенит мелочью.
Алтерка не выказывает удивления. Он оглядывается вокруг: ага! Ясно! К столу приближается мадам в шляпе с перьями, а позади нее идет служанка с корзинкой. Лиза хочет хорошо выглядеть в глазах мадам и отсчитывает деньги, загибая пальцы:
— Не один, не два, не три, не четыре[83].
Женщина кивает головой при отсчете каждого гроша. Она согласна. Но при этом она продолжает поучать:
— Это людей надо считать «не один, не два», чтобы им не повредил дурной глаз, а денег жалеть не надо. Милостыня, которую дают женщины, приятнее и желаннее той, что дают мужчины. То, что мы даем беднякам, мы словно даем Всевышнему. Ни один человек не обеднел оттого, что давал слишком много милостыни. Мы находим в Геморе…
Алтерка затыкает уши и выбегает из своей гусятни как ошпаренный. Он знает, что если бы не мадам, его жена не отдала бы этой попрошайке всю оставшуюся мелочь: когда надо, Лиза умеет сделать вид, что она сладкая, как сахар. Но он больше не может это выносить. Он останавливается в воротах и изливает свою горечь маме:
— Послушайте, Веля, вы же тоже всегда разговариваете, как раввинша, но по сравнению с этой святошей вы просто мелочь. Пойдите, взгляните, как она льет бальзам, как она попрошайничает, цитируя Святое Писание. Говорю вам, от этих цитат может хватить удар.