— Тойон губернатор, будь для нас защитой и крепостью! Нас начинает разорять Манчары, — начал без всяких вопросов рассказывать о цели своего посещения Кайтылыкан, — разбойник якутов. Ограбил купцов Учурской ярмарки. Манчары нам не нужен. Пусть якуты заберут своего разбойника! Распорядитесь! А пушнины уж мы привезём сколько вашей душе потребуется. Я кончил.
Кайтылыкан выкатился в прихожую так же проворно, как и появился.
Его сменил моложавый, плотно упитанный мужчина.
— О-о Егор Слободчиков, пожалуйста! — встретил его губернатор. Тотчас же погасив сияющую улыбку, сменил её на грустную мину. — Твой отец, старец Чочо, был достойным человеком. Господь бог светлую его душу… — прошептал он и перекрестился, блестя золотыми перстнями на руках. Затем, почтив память покойного минутой молчания, сказал: — Ну, что скажешь?
— И прежде и теперь у нас одна забота и нужда: избавьте от разбойника. Только успокоились было, что Манчары сидит в тёмной тюремной камере, а он опять вынырнул словно из-под земли. Ходит с закрытым лицом, кричит: «Я Манчары!» — и уже ограбил нескольких баев. Он только не был у меня — побоялся моей многочисленной стражи. Надо его сейчас же изловить, не дать ему возможности скрыться.
— Опять Манчары! — Губернатор бросил на настольное стекло толстый красный карандаш, который он было зажал между пальцами, и сидел, играя им.
— Манчары… Манчары… — не поняв причины гнева губернатора, Егор Слободчиков встал и начал кланяться. — Спасите… За труды ваши воздарим в десятикратном размере. Жизнь моего отца укоротилась только из-за него. До самой своей смерти он боялся его, всё время жил под угрозой мести Манчары. А сейчас меня…
Губернатор жестом подал гостю знак, чтобы он сел.
— Есть ли ещё кто-нибудь, пришедший с жалобой на Манчары? — спросил он у писаря. — Впусти.
Вошли несколько человек, в тонких гарусных пальто с высокими буфами на рукавах, в ярких, цвета радуги, кушаках, в сарах, с белыми полосками носков или в жёлтых дублённых дымом торбасах, и стали отвешивать низкие поклоны.
— Ты откуда приехал? — спросил губернатор низкорослого толстого мужчину.
— Из Олёкминска. Я голова Идельгин, — ответил ему мужчина, у которого при каждом поклоне трясся и вздрагивал большой живот. — Нашла на нас напасть, какой раньше не бывало. Манчары разоряет беспрестанно…
— Гм… — откашлялся губернатор. — А ты?
— Я приехал с долины Вилюя. Я являюсь Ахчаханом. — Тощий сутулый человек указал на свою впалую грудь. — Этот разбойник добрался и до нас. Нарушил всю нашу жизнь.
— А у вас? — спросил губернатор у остальных.
— У нас тоже… тоже… Просим, — пробормотали остальные.
— Где полицмейстер? Почему до сего времени не является?
— Есть-с! Ждёт в приёмной.
— Пусть войдёт!
«Неужели сбежал, пока я охотился? — с опаской подумал губернатор. — Стоит только человеку отлучиться на несколько дней…»
— Прибыл по вашему вызову, господин губернатор! — звякнул шпорами полицмейстер.
— За моё отсутствие здесь не произошло никаких происшествий?
— Нет-с!
— Разбойник Манчары сидит в тюрьме?
— В тюрьме-с!
— Точно? Все эти тойоны жалуются, что их неотступно разоряет Манчары, и приехали просить защиты.
— Точно-с, господин губернатор. Вчера самолично видел его: он был.
— Ты был пьян, наверное, под… — Губернатор хотел выругаться, но сдержался в присутствии посторонних людей.
— Никак нет-с! Сам бог видит…
— Ну ладно. Сейчас вместе со всеми этими тойонами поедем в тюрьму. Пусть увидят и убедятся, — громко сказал губернатор, а сам прошипел в ухо полицмейстера: — Если он сбежал, пеняй на себя! Поедемте.
Все, кто в телеге, а кто верхом, поехали к тюремному замку, окружённому высокой стеной с железными остриями наверху и обнесённому колючей проволокой со всех сторон. Прошли к длинному узкому бараку, который словно не смог выдержать собственной тяжести и потому врос в землю. В этом бараке находились особо опасные преступники.
— Здесь! — Полицмейстер остановился около двери с тяжёлым огромным засовом и громадным замком, позеленевшим от ржавчины. — Открой!
Старик надзиратель, от которого даже на расстоянии несло винным перегаром, суетливо завозился, не попадая ключом в замочную скважину. Он прицеливался, закрывал один глаз и издали совал ключ, но всё равно не мог попасть.
— Болван! Убирайся отсюда!
Полицмейстер отобрал ключ и сам отомкнул замок. Дверь открылась с надрывным жалобным стоном. Все пришедшие шагнули в барак. Прошли по длинному сумрачному коридору, дошли до крайней камеры и столпились около неё. В первое время они ничего толком не могли разглядеть и топтались в темноте. Оказалось, что свет кое-как проникает в небольшую зарешечённую железными прутьями дырочку. Слышно, как звучно капает капель с потолка камеры.
— Чего захотелось этим толстопузым тойонам, чего они слетелись сюда, как чёрные вороны на падаль?
Все обернулись в сторону левого угла, откуда послышался громкий, суровый голос. Их глаза постепенно начали привыкать к темноте. Стала видна тёмная и неприглядная внутренность камеры. И тогда они увидели: на чурбане, вросшем в землю, сидел одетый в старый зипун бледный человек с впалыми щёками и выступавшими скулами, худой и тощий. Руки и ноги этого человека были закованы в кандалы, звенья которых звенели при каждом движении. Такие же звенья железной цепи обхватывали его грудь, спину и были прибиты к стене барака.
— Манчары?! — Бай Бакыса, не веря своим глазам, протёр веки и почему-то спрятался за спину других людей. — О, господи боже! Как же это?..
— Он! Точно он! — Сын Чочо закричал срывающимся голосом, словно хотел тотчас же кинуться на него. — Подлец! Разбойник!
— Ха-ха-ха! Ваш Манчары! — Полицмейстер расхохотался от радости, что его заключённый сидит на месте. — Я посадил — конец! От меня никто не убежит.
— Тойоны, вы жаловались, что вас грабит Манчары. А он вот, перед вами. — Губернатор указал в тёмный угол рукой в белой перчатке. — Рука государя длинна. Она достанет кого угодно. Рука государя тверда. Она удержит кого захочет. Видите? Убедились?
— Видим… Своими глазами видим! — весело ответили тойоны.
— Если увидели, знайте: Манчары больше нет! Его нигде нет! Ни в Борогоне, ни в Кангалассах, ни в Учуре, ни в Олёкме! — Губернатор сделал рукой выразительный жест, как будто стёр с лица земли арестанта, который взбудоражил всю якутскую землю. — Нет!
— Врёшь, господин губернатор! Врёшь! — послышался грозный голос из тёмного угла. Из-под пряди волос, упавшей на лоб, неугасимым огнём загорелись круглые яркие глаза. — Манчары жив! Манчары не умрёт! Манчары не изведёте! Манчары не один, нас много!
Вслед за губернатором, выскочившим в коридор, выбежали все остальные. И пока они шли по коридору длинного барака и выбирались наружу, их все время преследовал вдогонку грозный могучий голос:
— Манчары не изведёте! Манчары много!
К бессмертию
На усадьбе бая Гермогёна шум и гомон. К нему со всего наслега собрались именитые баи. Сам Гермоген в приподнятом настроении важно расхаживает среди гостей. Нет ему равного здесь!
И как не радоваться Гермогену. Сегодня к нему приедет знаменитый разбойник Манчары, слух о котором прошёл по всему Якутскому краю. Манчары покажет, как он в молодости грабил тойонов и баев. Гермоген давно мечтал о таком представлении.
Вот уже десятый год Манчары отбывает ссылку в Вилюйском улусе. И всё это время Гермоген приставал к нему с просьбой показать, как он разбойничал.
Но Манчары упорно отказывался. Однако Гермоген не таков, чтобы отступить от своего намерения. Он без конца надоедал Манчары просьбами, хотя тот избегал тойона. И вот вчера наконец Манчары согласился. Вода и камень точит.
— Завтра к полудню жди, — сказал он. — Но если получится грубовато, не обижайся.
Глаза его загадочно сверкнули. Обрадованный Гермоген возвратился домой и созвал к себе всех богатеев наслега.
Он покажет им невиданное представление. Такое они нигде не увидят. Человек, перед которым когда-то дрожали все баи, будет потешать Гермогена. Знай наших!
К полудню дорогие гости плотно поели, выпили и вышли во двор погулять. Отовсюду слышался смех, шутки.
— Знаменитый разбойник станет шутом! Ха-ха!
Нарядно одетый хозяин, подпоясанный шёлковым кушаком, улыбаясь, прохаживался между гостями. К нему подошёл наслежный князь и, хлопнув по плечу, сказал:
— Молодец, Гермоген, хвалю тебя. Ты войдёшь в пословицу.
— Верно, войдёт за ум и сметку, — одобрительно загудели вокруг. — Самого Манчары в шута превратил.
Польщённый Гермоген постучал себе пальцем по лбу:
— Будьте покойны, здесь не пусто.
Вскоре послышались возбуждённые голоса:
— Едет!.. Едет!..
С дальней стороны аласа скакал всадник на белом коне, убранном серебряной сбруей. В поднятой руке наездника сверкала пальма. Собравшиеся зашумели в предвкушении интересного зрелища.
Манчары в мгновение ока подлетел к изгороди. Разгорячённая лошадь послушно остановилась. Манчары прямо из седла с криком перепрыгнул через высокую изгородь и с поднятой пальмой предстал перед Гермогеном.
— Басылай Манчары прибыл! Немедленно вынеси все свои сокровища, всё, что ты награбил! — грозно приказал он.
Перед Гермогеном стоял не измождённый дряхлый старик — это был прежний Манчары, молодой, статный, с орлиным взглядом, вздрагивающими ноздрями, напряжёнными мышцами.
Собравшиеся показывали на него пальцами и хохотали. Вдруг Манчары замахнулся пальмой и гневно повторил:
— Ну, выноси!
Гермоген обхватил обеими руками свой толстый отвислый живот, закинул голову и задыхался в хохоте.
Тогда Манчары схватил тойона за шею, пригнул к земле, задрал рубашку и начал беспощадно колотить его пальмой.
Именитые гости от удивления разинули рты и застыли как вкопанные, не зная — смеяться им или бежать, пока не поздно. Между тем пальма всё чаще мелькала над жирной спиной тойона.
— Давай деньги!
— Ба-сы-ла-й!.. — захрипел Гермоген.
Но Манчары не дал ему договорить:
— Ну, живо!
— У-ум-мм-моляю… — ослабевшим голосом простонал тойон.
— Бай Гермоген, ты желал увидеть Манчары. Теперь ты доволен? О своём посещении я записал на твоей спине.
Манчары презрительно оттолкнул Гермогена. Тот как мешок шлёпнулся на землю.
Манчары высоко занёс пальму, и все в ужасе шарахнулись в стороны. Он подскочил к юрте и пинком вышиб дверь. Затем подбежал к амбару и ударом пальмы расщепил другую дверь. Остановившись, Манчары закричал разбегающимся гостям:
— Не забывайте! Манчары был таким и таким останется навсегда!
Он вскочил на белую лошадь, поднял над головой пальму и умчался.
Умчался в бессмертие!
1945-1966
Административные единицы в старой Якутии: наслег — волость, улус — уезд.
Джеренкей и кулун кулурусу — национальные якутские игры.
Нохо — пренебрежительное: парень.
Хотон — хлев.
Торбаса — обувь из сыромятной кожи.
Саргы — дословно; счастье, удача. В данном случае: счастливая.
Намцы — местность в Якутии.
Сай! — возглас, которым гоняют коров.
Сардана — один из видов северных цветов.
Ымыйа — название местности.
Якутская поговорка.
Ысыах — празднество.
Бахсырыя — обжора.
Омоллон и Джэргэстэй — герои якутских легенд, славившиеся гостеприимством.
Хотун — госпожа, хозяйка.
Манчары — осока.
Кэнчэри — отава.
Сары — вид обуви из конской шкуры.