– Ты как, разведка?! – хлопал меня по спине товарищ. – Так, вы идите, я догоню! – кивнул майор своим людям. Те, улыбаясь, козырнули, все понимая.
– Слышал про Эрастовича?
Улыбка сошла с лица майора.
– Кто ж не слышал.
– Ну вот, считай, поквитались за командира.
Товарищ молча кивнул и крепко сжал руку:
– Поклон тебе от всего сердца, Василий… Уж не в штаб ли на награждение собрался? Первый раз тебя в чистом вижу – в аккурат твой радист-сердцеед! Неужто, героя дадут? Или с Любовью Орловой познакомят? – снова улыбнулся истребитель танков.
– Да жди у моря погоды, – отмахнулся я. – Кто ж мне сирому да убогому такую честь-то окажет? А Орлова не в моем вкусе. Я больше по брюнеткам… Друг мой, даже не знаю, зачем иду. Приказ дан – приказ будет исполнен. Прибыть – значит прибыть.
Друг понимающе улыбнулся.
– Твоя-то гвардейская как?
4-я гвардейская истребительно-противотанковая артиллерийская Речицко-Радомская Краснознаменная орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого бригада пусть и была создана в середине войны, но успела овеять себя неувядаемой славой. Бойцы бригады прошли тяжелые бои на самых сложных участках фронта от Курска до Берлина.
– Жива родимая. Вот недавно второе Красное знамя повесили.
– Чего ж тебе-то не повесили? – хохотнул я.
– А у меня та же болезнь, что и у тебя. Далеко не всем в штабе нравятся самостоятельные и независимые командиры, берегущие жизни бойцов в ущерб скорости выполнения приказов. Так что представления легли под сукно, и всех наград – «Красная звезда», как у тебя, да «Отвага». Ну а что, синий мне к лицу! И на том спасибо, – широко улыбался майор. – Хотя и обещают еще награды…
– Да мне тоже обещают! – уже в голос расхохотался я. – Но лучше бы домой отпустили. Устал я, Дима.
– Вот уж правда-истина, Вася. Но покой нам только снится… Может, выпьем немного за встречу? У нас трофеи м-м-м… Закачаешься!
Майор улыбнулся еще шире, но я отрицательно мотнул головой:
– Да куда там! В штаб с запахом? Это уж слишком.
– Так не сейчас же. Как отделаешься. – Дима настроен решительно. – Вспомним дорожки боевые, за товарищей поднимем. У меня и коньячок французский припрятан для такого момента и консервированные сардины, и сыр с плесенью. Гадость, конечно, редкостная, но под коньяк как милая заходит! Да, буржуйство, но чуток побаловать себя можно, когда еще доведется попробовать?
– Ну, смотри. Зачем и насколько меня вызывают, не знаю. Может, лучше я сам к тебе заскочу?
– А давай, – легко согласился товарищ. – Я тут недалеко совсем расквартировался на Хохвальдштрассе. Домов там немного, узнаешь. И хозяйка у меня. Ба-а-а! Закачаешься… Короче, найдешь. С твоим-то немецким ты тут как рыба в воде! А мне пока в ту сторону. – Он показал прямо.
Майор изучал английский, потому как при маме, учительнице английского языка, вариантов у него было немного. Впрочем, эти знания, совершенно бесполезные на фронте, оказались весьма кстати при встрече с союзниками.
Я посмотрел на часы. 13:45.
– Тогда увидимся, Дмитрий, – я протянул ему руку.
Тот заключил меня в медвежьи объятья.
– Не соглашайся на штабную работу, Василий. Все они там… – он многозначительно покачал головой.
– Ни в коем случае. Если что – дам весточку, ударишь прямой наводкой в стену, через нее и утеку! – засмеялся я.
– Так и сделаю, – махнул рукой уходящий товарищ.
Настроение стремительно улучшилось, я весело козырнул приближающемуся патрулю.
– Ваши документы! – улыбнулся капитан с красной повязкой.
Я протянул бумаги. Порядок есть порядок.
Нужно обязательно наведаться к другу. Не так много их осталось к сорок пятому…
Вокруг зеленеют деревья, оставшийся после боев строительный мусор уже практически разобран, не говоря уже о телах погибших, подбитой технике и оружии. Наши бойцы помогают жителям Берлина в восстановлении города, который совсем недавно скалил клыки, а теперь распластался побитой собакой. Вот и со стен уже исчезла последняя мантра рейха, надпись: «Берлин останется немецким»…