Бугай побагровел. В буквальном смысле этого слова. Открытые участки кожи мужика медленно, но уверенно приобрели окраску пожарной машины. Еще больше удлинились устрашающего вида когти. А на лбу мужика… Мамочки, только баранов круторогих мне тут и не хватало!..
***
Не знаю, что со мной случилось в этот момент. Вокруг давным-давно царила тишина. Салюты за окном отгремели, а соседи Алевтины то ли не встречали Новый год вообще, то ли встречали не дома. А я не то, чтобы встретить или отпраздновать, я даже поужинать не успела. Желудок сжимался в спазмах то ли от страха, то ли от голода. Голова давно уже шла кругом. И меня словно накрыло. И вместо того, чтобы испугаться, я разозлилась. Разозлилась до такой степени, что в глазах поплыли багровые круги, а в ушах зашумела кровь.
Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я вскочила и топнула ногой:
— Мать вашу! Как же вы мне все уже надоели! Прут и прут без остановки! А главное, каждая тварь так и норовит использовать в своих целях! — Тяжело дыша, я вперила разъяренный взгляд на качка, который, по-видимому, так опешил от моей выходки, что красный цвет кожи и рога на лбу исчезли, будто их и не было никогда: — Вот что тебе тут нужно? С какой целью ты норовишь пройти через зеркало в мой мир?
Качок слегка напрягся, но молчал. Скорее всего, понимал, как и я в принципе, что я ничего ему не сделаю. Поору-поору, да на том и успокоюсь. Просто пар спущу. Но это я понимала умом. А что-то глубоко внутри меня такому исходу противилось. Со свистом втянув носом воздух, я снова топнула ногой. Так, что самой стало больно. И потребовала:
— Отвечай! Я тебе задала вопрос!
У качка сделался такой вид, будто я его кувалдой меж глаз саданула. Застонав, будто у него разом заболели все зубы, он схватился за голову и простонал:
— Да что ж мне так везет! Думал, проскочу по-быстрому, пока Хранительница отлучилась, заключу десяток-другой контрактов, и буду в шоколаде! А вместо этого вляпался в дерьмо спонтанной инициации…
И мне бы промолчать, спустить все на тормозах, но где-то глубоко внутри меня зрел какой-то страшный поток, девятый вал чего-то, названия чему я не знала и сама. Он рос и ширился, распирал меня изнутри. И я все сильнее ощущала себя шариком, который ребенок слишком сильно надул, который вот-вот лопнет. Чтобы отвлечься от этого жуткого ощущения, вытеснившего и страх, и смущение, я уставилась на качка:
— Какая еще инициация? Какие контракты? Что ты мне голову морочишь? — И, видя, что качок торопливо ищет, куда бы смыться, рявкнула на него: — Отвечай немедленно! Что за контракты?
Я явно допустила ошибку. Потому что тот, кто за тонкой преградой стекла воровато оглядывался по сторонам, вдруг облегченно вздохнул:
— Да обычные контракты! Я человеку исполняю желание, а он мне в обмен отдает душу. — Ван Дам потустороннего разлива досадливо махнул рукой и скривился: — У нас эти контракты – самая крутая валюта! Я бы горя не знал целый год, если бы проскочил мимо тебя… Надо ж было так вляпаться! Только бы Арман не узнал…
Качок горестно вздохнул. Я нахмурилась. Контракты на душу? Это что же, демон передо мной? Рот открылся сам собой, чтобы задать вопрос. Вот только я не успела произнести ни звука. Неожиданно откуда-то налетел порыв горячего ветра. Пронесся по спальне Алевтины, дергая за все, что попадалось ему на пути, опрокидывая какие-то бутылочки возле зеркала, и напоследок так толкнув меня в спину, что я чудом не влетела в зеркало головой. А «Ван Дам» от Ада за стеклом и вовсе как-то жалко съежился под этим порывом.
Мерное зеленоватое свечение стекла вдруг нестерпимо полыхнуло и сменило цвет. Спальню залило багровым светом. И я невольно охнула:
— Мамочки…
«Ван Дам» как-то странно на меня оглянулся:
— Скорее, папочка…
— Я рад, что ты это осознаешь, Мамона. — Раздался холодный, властный голос, и из клубящегося в глубине зеркала марева вышел он…
Я так и замерла, шокировано разглядывая бесспорно самого шикарного мужчину из всех, когда-либо виденных мною, вынырнувшего из клубившейся в зеркале мглы. Высокий, широкоплечий, он будто танцуя, с грацией дикого зверя приблизился к качку. Ни единая прядка на его голове не шелохнулась, когда он склонил голову, разглядывая «Ван Дама», хотя темные, шелковисто блестевшие пряди у него были куда длиннее плеч и свободно по ним рассыпались.
— Почему Привратник снова мне жалуется, Мамона?