В кабинет вошел Юрий Алексеенко и первым делом поискал глазами графин с водой: он, хоть и вырос на Мангышлаке, не мог привыкнуть к жаре и едва ли не больше всех страдал от жажды. Юрий налил в стакан мутноватую теплую воду — выпил залпом, и тут же вода снова забулькала из графина. Отдуваясь, Юрий сел на стул. Выпитая вода стала медленно выступать на его лице, шее, загорелых руках.
— Я с буровой… У Халелбека был. — Юрий крутанул головой. — Там такое…
— Что еще стряслось? — встревожился Жандос. — Колонна не оторвалась?
После того как все попытки поднять колонну закончились неудачей, решили взрывчаткой обрубить трубы, чтобы спасти хоть тот инструмент, который еще можно было вытащить, и как раз Алексеенко командовал этой операцией.
— Нет… С колонной порядок. Торпедировали. Двенадцать свечей подняли. Дальше шуруют.
— Ну, а в чем тогда дело?
— Понимаешь, — Юрий замялся. — Халелбек вроде не в себе.
— Не понимаю: что значит не в себе? Да чего крутишь — говори прямо. — Он пристально посмотрел на Юрия.
Дней десять назад у Алексеенко родился сын. Вчера он как раз доставил жену и новорожденного домой и по этому поводу мог выпить с Халелбеком: они, как и их жены, давно были дружны. Еще с Эмбы.
«Нет, не похоже на то, чтобы Алексеенко был пьян».
Юрий повел плечами, поеживаясь:
— Сидит в вагончике. Никого к себе не подпускает. Бурильщики было сунулись зачем-то — он их так понес…
— Да не может быть, — удивился Жандос. — Такой выдержанный мужик.
— Все мы выдержанные… Горько пить вино, а обнесут, горче того, — хмуро заметил Алексеенко.
— Постой-постой… — догадка мелькнула в голове Жандоса. — А ты его не пробовал утешать? Ну, по дружбе… — Тлепов сделал такое лицо, будто выпил водки и поморщился, перед тем как закусить…
— Чего? — Юрий обиженно отвернулся. — Если бы так, то и не пришел бы… Сами не маленькие: разобрались бы. Трезв как стеклышко. Говорю ему: сын родился. Зову вечером на шильдехану[42], а он…
— Ну?
Юрий почесал голову: она была у него большая, круглая, величиной с добрый кавун.
— Рявкнул что-то. Не разобрал даже. То ли послал подальше, то ли поздравил. — Добродушно рассмеялся. — Я и не стал больше приставать. — И уже серьезно, явно переживая, добавил: — Взбесился из-за этой аварии. Ладно… Трубы потеряли, время… Но турбобур — жалко. Впору хоть самому в скважину лезть — только бы выручить машинку…
— Чего ж теперь… После драки кулаками.
— Как это — после драки? — вскинулся Алексеенко. — Неужели так и оставим? Малкожин скважину запорол, а мы — молчок.
— Не пыли, — поморщился Жандос. — Малкожин, Малкожин… Самим дураками не надо быть.
— Мы же и виноваты, выходит? Интересно получается. — Юрий протянул руку к графину, но там на самом дне плескалась одна желтая муть. — Пить охота — прямо как из пушки… Мы вчера с батей отметили это дело. Пацан такой крепкий. Палец протягиваю, а он, стервец, уже цепляется за него. Батя с ходу определил: в нашу породу. Бурильщиком, говорит, будет. Вон как палец ухватил. Словно трубу. Ты сам-то вечером зайдешь к нам?
— Постараюсь, — сказал Тлепов.
— Чего там «постараюсь»… Никаких отказов не принимаю. Ежели не придешь — враги на всю жизнь. Как с Малкожиным… — и ухмыльнулся.
— Приду, приду.
— Ладно. А что с Халелбеком делать? — озабоченно спросил Алексеенко. — Измаялся мужик. Как бы не того…
— Ничего. Успокоится. Будет работать дальше. Нервы сдали.
— Да, этот Малкожин кого угодно допечет… Была бы моя воля — докладную в министерство накатал бы… железно! Пусть разберутся!
— Докладную?
— Конечно! — страстно сказал Алексеенко. — Все расписал бы, как было…
— Написать-то просто, — сдержанно отозвался Тлепов. — Только тем же концом да по тому же месту. Скажут в министерстве: а вы куда смотрели?
— Малкожин же воду замутил! — выкрикнул Юрий.
— Малкожин…
Жандос явственно увидел тонкую улыбку Ердена, в которой таился яд.
— Во-первых, устное распоряжение. Во-вторых, вахта сама напоролась. Зачем без мастера, вопреки прямым его указаниям, начали бурение? Вахте в первую голову и влетит. Да и нам тоже…