Но следует понимать, что на протяжении предшествующих столетий бюрократической эпохи именно уверенность в возможности предсказать все риски и преимущества поддерживала устойчивость системы посредничества. Те знания, что были получены в Античности исключительно в процессе живой артикуляции, путём проб и ошибок, в результате наблюдений за другими и самими собой, позже были возведены в абсолют, будто бы они были даны свыше. Следует задаться вопросом, почему же данная система прогнозирования и детерминизма работала так неукоснительно на протяжении стольких столетий? Дело в том, что в Античности были заложены механизмы эллинизации, то есть некоторые алгоритмы подчинения менее развитых культур более развитым и воспитания менее развитых. При этом в самой Античности чаще действовали не по таким алгоритмам, а, напротив, к каждой конкретной ситуации подходили особо, творчески, но тем самым создавали прецедент и некоторый алгоритм. Позже всё чаще начинают действовать уже по алгоритму, алгоритм становится математически измеримым, простым и доступным. По этому алгоритму и сейчас НАТО насаждает демократию на Востоке, зачастую и не подозревая, что следует давно написанному и затёртому до дыр сценарию. Алгоритм настолько износился, что уже нет нужды в том, чтобы ему следовали люди, ему могут следовать машины, в то время как живые люди могут быть лишь операторами этих машин. Вот почему война сегодня приобрела характер утилизации, именно в этом заключается секрет газовых камер Освенцима. Механическое следование карикатуре некого древнего алгоритма. Эллинистическая унификация мировых культур скрывалась и за походами крестоносцев, и за колонизацией Америки европейцами, за экспансией ислама и за колонизацией Востока Британией и Францией. При этом с каждым столетием такая глобализация действовала всё более по стандарту, всё менее творчески, а, значит, всё более механически. И воистину, самое ужасное в современных войнах - это то механическое хладнокровие, с которым машина уничтожает человека по заранее заданному стандарту.
Пока эти алгоритмы глобализации, заложенные в Античности, будут эффективно работать, глобализация будет продолжаться. Но что произойдёт, когда эта глобализация завершится? И не есть ли нынешний экономический кризис как раз такой кризис глобализации? Ведь однажды границы греко-римской ойкумены должны охватить всю планету, все культуры будут унифицированы и эллинизированы. И тогда мы удивительным образом возвращаемся снова к исходной точке, с которой, собственно, и начиналась эллинизация всего мира. Пожалуй, это единственное, что сегодня можно предсказать с достоверностью. Все не эллинские культуры греки оценивали как варварские, не зависимо от уровня их развития. И это не спроста. Не смотря на глубокие различия между персами и египтянами, они были уже унифицированы, и причём задолго до появления древнегреческой культуры. Именно это позволяло называть их одним словом - варвары. Греки же выделили себя как раз на фоне этой унификации и противопоставили себя этим гораздо более древним культурам, как молодую восходящую культуру. Этот пафос уникальности потом у них перехватили римляне. Так же и сегодня, на фоне завершившейся глобализации уже греко-римского типа неизбежно должна подняться новая, молодая культура, которая начнёт проделывать со всем миром то же, что проделывали с варварами древние греки, и при этом действовать совершенно не по алгоритму. Вероятнее всего, весь мир объявит этой культуре войну, и война эта не закончится скоро, она растянется на многие и многие века. Победа не будет лёгкой и быстрой, но всюду, где эта молодая культура распространит свою власть, она будет сеять семена новизны и непосредственности. Власть этой культуры будет всегда непосредственной, всюду она будет уничтожать бюрократию, и с полной уверенностью можно сказать, что она не будет ни Европейской, ни Азиатской, более того, для европейцев она даже будет казаться дикой.
Итак, именно вера в то, что однажды наблюдаемые алгоритмы навсегда нависли над человечеством как непреодолимый рок, лежит в основе веры в возможность демократии и возможность существования государства вообще. То есть веры в эффективность опосредованного управления, веры в то, что власть можно делегировать от большинства меньшинству, и при этом большинство будет носителем суверенитета, а меньшинство носителем власти. Ведь источник власти - это ещё и носитель суверенитета. И когда носителем суверенитета был Бог, то есть град божий, то ещё нельзя было говорить о государстве, меньшинство ещё сохраняло за собой хоть какой-то суверенитет. Но когда источником суверенитета был объявлен народ, то правление стало возможным лишь по стандарту, по заложенному историческому алгоритму, который можно именовать традицией. Отсюда и вышла вера в равенство, в некоторые права человека, данные тоже откуда-то свыше, а точнее, от большинства, ставшего носителем суверенитета. Но вера в равноправие поддерживается лишь одним основанием - верой в возможность осуществления этого равноправия, то есть верой в практическую возможность каждого человека защитить свои права через каких-то посредников в виде институтов. Вера в то, что информация, проходя через несколько посредников, не будет искажаться и задерживаться. Но вера - это предмет религиозный, наука же опирается на знание и с лёгкостью опровергает эту веру. Математическая теорема, названная теоремой о запрете клонирования, утверждает, что информация не может передаваться без искажения, и, чем больше посредников в переносе информации, чем сильнее будут её искажения. В конце концов, депутаты уже совершенно не будут понимать, что представляет собой носитель их суверенитета, и будут делать ошибки не из злого умысла, а просто из незнания, по халатности. Это и есть кризис управления. Именно он не позволяет на практике установить то самое равноправие, которое декларируется в теории о правах человека. Да и не стоит забывать, что сама эта теория базируется уже на криптиях над сильнейшими единицами.
И такая система бюрократического управления считается рациональной. Но почему? Лишь потому, что один исторический сценарий, повторяясь несколько сотен и тысяч раз, начинает поддаваться математическому описанию, может быть измерен в цифрах статистики, становится, наконец, законом истории. А так же потому, что этот сценарий начинает повторять себя как бы в более мелком масштабе событий, и, таким образом, становится в некоторой степени всеобщим достоянием. Например, тирания, как форма правления, зародившись в Древней Греции, после этого где только не возникала в качестве копий на Востоке или на Западе. Но все эти мелкие тираны, которые и сейчас правят во многих странах Африки - лишь карикатура на тех могучих личностей, которые становились тиранами в Античности, и борьба с которыми стала главной идей Древней Греции, консолидировала и буквально создала ту самую Элладу, покоряющую весь мир и освобождающую его тем самым от тирании, а себя от риска стать жертвой иноземной тирании. При этом принцип тирании, как правило, остался тем же, и потому то, что в своей "Политике" Аристотель писал о тирании, актуально и по сей день. Главное отличие тирана по Аристотелю даже не в том, что он правит незаконно, в обход закона и единолично, главное его отличие, что он использует для этого войска наёмников или просто войска чужеземцев, которые могут быть и оккупационными войсками. Единоличный правитель, который добивается власти на своей земле при помощи своих земляков, не является тираном, он является монархом. Монарх правит по закону, и монархия, по Аристотелю постепенно естественным путём превращается в аристократию. Другое дело тирания. Здесь правитель словно сталкивает лбами две противных и чужеродных друг другу силы - свой народ и чужеземное наёмное войско. Угождая первым, он тиранит вторых, угождая вторым, тиранит первых, и тем самым остаётся единственным человеком, не подверженным тирании, а потому может править по произволу. Поэтому даже фашистские режимы нельзя назвать тиранией в своей стране, они были тиранами на чужой земле, которую оккупировали во время войны, а ещё точнее, тиранами были марионеточные правители, поставленные фашистскими захватчиками на завоёванных территориях. И в этом смысле тираны могут находиться гораздо ближе к нам, а вовсе не в далёкой Африке. Человек, наделённый какой-нибудь властью, будь то мэр или губернатор, или просто начальник на роботе, злоупотребляющий своей властью, зависимый и запуганный сверху, становится для подчинённых настоящим тираном. Всё это будет соответствовать тому описанию тирании, которое дал Аристотель.