Я глянул на часы — 17:08.
— Хорошо, мы вас найдем, если что, подумаем сейчас, — сказал я ей. Тетка умчалась, шустро перебирая своей чрезмерно крупной филейной частью.
— Анатолий Васильевич, ну, я пойду, наверное? — старушка стояла у киоска, собравшаяся, с пакетом личных вещей в руке.
— Ну что, Надежду Петровну, наверное, отпустим? — посмотрел отец на меня.
— Надежда Петровна, вы идите! — сказал я. — Спасибо вам большое за работу, лучше вас у нас продавца не было! — Старушка покрылась тут же красными пятнами на лице от смущения и простодушно заулыбалась, замахав стеснительно рукой. — Правда, правда, Надежда Петровна! Вы у нас образцовый работник! Спасибо вам еще раз! А по поводу дальнейшей работы, если что-то у нас будет, мы вам позвоним. Телефон ваш есть у нас домашний. Сами пока просто не знаем, что и как будет дальше, сами видите…
Я развел руками. Старушка вздохнула, произнесла «ну, ладно, тогда я пошла, счастливо вам, всего хорошего», махнула рукой на прощание и бодро, но грустно пошла в противоположную Полине сторону.
— Все там сошлось? — кивнул отец в сторону товара в «газели».
— Не знаю, я не проверял, они сами писали. На складе будем разбирать, сразу и узнаем, — философски сказал я, сунув руки в карманы джинсов. — Да а чего там может быть ненормально? Ну, пару тюбиков шампуни не будет, даже если и взяли себе, спишем.
Я отмахнулся, не считая нужным даже обсуждать подобные мелочи.
— Ну да, — буркнул отец, закурил и стал мерно расхаживать, созерцая остатки рынка.
— Что там, в офисе, в администрации рынка сказали?
— Да я что-то и не застал там никого, походил, посмотрел, люди какие-то суетятся, как эта тетка, бегают кругом. А толком никто ничего сказать не может, — развел руками отец.
«Вот такие, как эта тетка, все уже узнали и место застолбили на той стороне рынка, а ты проходил там полчаса и ничего не узнал, киоск у нас есть, а места нет», — начал я раздражаться мыслями, которые старался пресечь, уже осознав простое — нет смысла злиться там, где это бесполезно. «Ничего не исправишь. У каждого из нас тот характер, какой есть. И с ним нам жить. Так вот все мы и терпим друг друга», — учил я себя.
— Понятно, — сказал я, пошел к «газели» и стал закрывать кузов, чтоб хоть чем-то занять себя.
— Может, все-таки снизите цену до тридцати!? — объявилась снова тетка, едва я закончил. — А то уже через час приедет кран, я бы киоск купила и тут же его на новое место поставила!
Я огляделся в поисках отца, тот как испарился. В долю секунды в моей голове ясно увиделись картинки будущего, связанные с киоском — он на новом месте, Надежда Петровна за прилавком, покупателей мало, выручки маленькие, прибыль никакая, деньги в товар вложены, оборот низкий, мы с отцом ругаемся, на киоске висит бумажка о продаже, но покупателей нет и так пару лет. Я вздрогнул. Нет уж, спасибо.
— Да! Давайте, за тридцать я вам его уступлю! — принял я решение, слегка напустив на себя озабоченности от сложности принятия такого «важного» решения.
— Правда!!?? — чуть не завопила тетка. — Ой!! Все, беру!!! Ой! Только у меня деньги дома, но я живу здесь недалеко, мне минут десять надо, я мигом туда и обратно, хорошо!?
— Идите, я вас подожду здесь, — произнес я с деланным равнодушием, да так удачно, будто всю жизнь торговал ржавыми киосками, грозящими через пару часов стать ненужным металлоломом. — Только не задерживайтесь.
Последние слова усилили эффект. Тетка с воплем «я мигом!» побежала в сторону слепящего на закате солнца. Я закурил. Внутреннее напряжение сковывало преждевременную радость.
«Зачем нужно просить за этот сраный ржавый киоск семьдесят тысяч, когда он столько не стоит?» — раздраженно подумал я о врожденном неумении отца торговаться и торговать, и за все время нашей работы так и не появившемся в нем коммерческом чутье. «Мы все равно давно уже отбили все вложения и получили прибыль сверху. Да продать киоск за сколько можно и забыть про него! Тем более есть покупатель. Тридцать тысяч — отличная цена, почти половина. Что еще надо, чего жлобиться то, чтоб остаться потом с этим ржавым куском железа?»
Отец как сквозь землю провалился.
«Не хочу я больше заниматься этой розницей, так она меня достала, сил нет никаких, на опте на тех же деньгах больше заработаем». Я докурил и вместе с последней мыслью махнул рукой, соглашаясь сам с собой.
Прибежала тетка, сунула мне тридцать тысяч зелеными купюрами и мы тут же написали договор на обычном тетрадном листе — мы продали киоск, она купила, и обе стороны счастливы и без претензий. Тетка, вне себя от нахлынувшего счастья, снова убежала в сторону заката. Я сунул пачку денег в карман джинсов и дал волю чувствам, расплывшись в счастливой улыбке — гора с плеч!
— Ты чего такой радостный!? — подошел отец.
— Киоск продал, — улыбался я.
— Кому, той тетке!? — отец вытянулся в лице.
— Ага! — я зажмурил один глаз.
— За сколько же!?
— За тридцатку, как она и просила.
— Нда, — замялся отец. — Что ж так дешево-то!?
Я достал пачку денег и шмякнул ее отцу в ладонь: «На! Не жадничай! А то и этого бы не получили! Эта ржавая банка вообще ничего не стоит, я б за нее и рубля не дал!»
Отец уставился на меня, как на человека, принявшего решение самостоятельно, чем совершившего непростительное своеволие.
— Чего ты на меня так смотришь? — ухмыльнулся я.
— Да так, — по заострившемуся лицу отца мелькнула тень недовольства смешанного с налетом высокомерия и тщеславия. — Шустёр, как я погляжу!
— Ну а чего тут тормозить? Была покупательница, я продал. Все дела!
— А товар для розницы теперь куда денем!?
— Да продадим! Куда денем!? Распихаем по клиентам, уйдет за два месяца весь, а то и быстрее. А деньги высвободим и в оборот пустим.
— В какой оборот!?
— Да в любой! Вон, сейчас сезон на дихлофосы начинается! Туда и сунем деньги! А дихлофосы — товар денежный, там деньги нормальные нужны! Как раз они и появятся.
— А, ты уже все решил, да!?
— Слушай, чего ты пристал!? Ты собирался и дальше что ли до конца жизни в эти киоски коробки таскать, да!? Я — нет! Я больше не хочу заниматься розницей, мне она надоела! Хочешь заниматься ей, занимайся сам, вперед, я не держу!
Отец выдержал паузу, снова сверля меня взглядом, буркнул «ну-ну», закурил.
Я глянул на экран мобильника — 19:32.
— Поехали домой, тут делать уже нечего, возврат завтра выгрузим на складе, все равно в «Сашу» ехать… — сказал я и направился к машине, отец вяло пошел следом.
Остановившись у своей пассажирской двери, я бросил последний взгляд на место, бывшее нам родным два последних года. Все словно замерло. Даже люди пропали. Только мусор продолжал летать в лучах закатного солнца. «Вот и все», — подумал я со смешанным чувством деятельной радости и сентиментальной грусти. Мы уехали.
Дома, как обычно — душ, ужин, компьютер. Я нырнул в кресло.
«Так, накладная из «Арбалета», без вычерков, все нормально, надо возврат на «Сашу» пробить и не забыть этот дурацкий «Антипригар» и возврат с розницы на склад вернуть, да и все». Я защелкал мышкой. Пробил возвратную накладную на «Сашу» со всем товаром, что получили оттуда в бартер, не забыв и полторы коробки «Антипригара». «Вот дурацкий товар! Хорошо, что хоть появилась возможность от него избавиться. Надо Вовке позвонить», — мелькнуло в голове. В предвкушении пятничной толкотни в «Чистом небе» я потянулся к своей серебристой «раскладушке». И та зазвонила сама.
— Рамзеееес!!! — заорал голос в трубке. — Рамзееес!!! Блять!! Здарооова, чувааак!!
— Блять, Вов! У меня ухо щас отвалится от твоих воплей! Здарова, балда!
— Блять, Рамзес, прости! Рамзес, ну этааа… Чооо…, идем сегодня в «Небеса»!?
— Идем, конечно, что за вопрос, Владимир? Как обычно в десять у гостиницы.
— Ну всеее! Атличнааа! Давааай! Пакааа!
Я уставился на рабочий стол, соображая, что же еще не доделано. Два тетрадных листа, густо исписанные с обеих сторон Надеждой Петровной и Полиной, лежали перед носом. Нашей розницы уже не существовало, бумажки могли и подождать.
— Да пошло оно все нахер! — выпалил я вслух, махнул рукой и выскочил из кресла.