Собственноручно вернув манускрипт на место, Томас Харви прошелся вдоль книжного шкафа. Однако, рассматривая книги, он раздумывал о личности хозяина. Ни разу делла Рокка не повернулся к нему лицом. Он сказал, что боится взгляда Боттичелли, но создается такое ощущение, будто и он страшится посмотреть в глаза своим современникам из плоти и крови. Внезапно прервав ход своих мыслей, Томас остановился перед книгой, с удивлением прочитав ее название.
— Неужели речь идет о «Началах» Евклида, напечатанных впервые в Венеции в 1482 году Эрхардом Ратдольтом?[22] — спросил он, поднося руку к книге.
Однако Бартоломео делла Рокка твердой рукой сдержал этот жест.
— Только не открывайте, — приказал он, — экземпляр слишком ветхий.
— Да, я понимаю, это поистине уникальная вещь! У вас одна из самых превосходных коллекций в мире. Каких произведений вам пока недостает?
— Самых желанных.
— А именно?
— Тех, которые все считают исчезнувшими, но они, вероятно, дремлют в недрах какой-нибудь библиотеки. Скажите мне, сколько вы знаете трагедий Софокла?
— Семь, — ответил Томас Харви после секундного размышления.
— Семь, — повторил Бартоломео делла Рокка, — тогда как он написал сто двадцать три. Знайте же, что, несмотря на преклонный возраст, я не теряю надежду завладеть однажды одной из ста шестнадцати неизвестных на сегодняшний день трагедий. То же самое касается произведений Платона, от которых, по официальной версии, не осталось никаких копий, датируемых ранее IX века.
— Вы не говорите о пергаменте, на котором содержится код, переданный Роджером Бэконом Жану Парижскому в 1294 году.
— В самом деле, этот текст представляет для меня наибольшую ценность.
— Как, по вашему мнению, этот документ еще существует?
— Это вполне возможно.
— Кто в таком случае им владеет?
— Мне бы очень хотелось это узнать… Может, Эдип.
— Кстати, вы должны рассказать о вашей с ним встрече.
— Да, это было прошлой зимой. Я только что приобрел экземпляр «Biblia Sacra»,[23] его еще называют «Библией полиглота», напечатанный Кристофом Плантеном[24] в Антверпене. Увидев эти страницы, исписанные одновременно на иврите, халдейском, латинском и греческом языках, я тут же подумал, что Роджер Бэкон мог зашифровать свой манускрипт на базе тех же самых языков. Рассказав об этом предчувствии на форуме, я получил электронное письмо, подписанное Эдипом, который просил со мной встречи.
— Как и мне, вы назначили ему встречу перед одним из полотен в галерее Уффици…
— Да, как и в случае с вами, с той лишь разницей, что мы оказались перед произведением Джорджоне,[25] который является одним из самых загадочных художников, которым я восхищаюсь более всего.
— Он с вами беседовал?
— Нет, вскоре после прихода я услышал шаги у себя за спиной. Не оборачиваясь, я спросил у него, что он видит на висящей перед ним картине, но он промолчал. Вероятно, боялся быть изобличенным. Немного погодя он ушел. И я больше никогда ничего о нем не слышал. Вот почему я просил Говарда А. Дюррана быть очень осторожным.
— Вы видели его лицо?
— Нет. Мне хватило времени лишь на то, чтобы заметить силуэт молодого мужчины. Больше ничего.
— Так же описали его и супруги обеих жертв.
Сказав это, Томас Харви долго размышлял. Затем, протянув хозяину руку, сказал:
— Благодарю вас, синьор делла Рокка. Благодаря вам я, возможно, знаю способ разоблачить Эдипа.
10
Прага, 1602 год
Замерзший снег хрустел под колесами императорской кареты, за которой следовали шесть всадников дворцовой гвардии. Круглая ясная луна, висевшая над городом, серебрила купола, покрытые инеем. Завернувшись в шубу, Рудольф набалдашником трости тихонько постукивал по колпаку кареты, приказывая кучеру ускорить ход.
Дыхание, вырывавшееся из лошадиных ноздрей, превращалось в густой туман. Прага в эту ночь казалась пустынной. Комендантский час не объявляли, это пронизывающий холод прогнал жителей с улиц. Бледные огни города постепенно исчезали по мере того, как императорская карета петляла на склонах первых холмов, возвышавшихся над городом. После нескольких поворотов кучер наконец заметил темную массу, поднимавшуюся к небу. Императорская обсерватория. Он остановил лошадей, а один из сопровождавших карету всадников открыл дверцу.
Скинув шубу, император ступил на землю и направился к зданию, освещенному лишь светом звезд. В тот момент, когда один из охранников приготовился постучать, в дверном проеме появился хрупкий силуэт. Это был мужчина маленького роста, в одной руке он держал широкополую шляпу, в другой — сальную свечу.
— Мастер Кеплер, — поравнявшись с ним, заговорил император, — нам нужно поговорить.
Вслед за этим мужчины вошли в обсерваторию, и дверь за ними захлопнулась.
В главной комнате царил сильный беспорядок. Стены были увешаны картами звездного неба. На низком столике, совсем рядом со строящимся телескопом и испещренными расчетами бумагами стоял поднос с куском хлеба и бокалом вина. Прямо на земле среди пяти стеклянных шаров разного размера были разложены измерительные инструменты: отвес, астролябия и секстант.
Внезапно из глубины комнаты послышался стук каблуков. Спускаясь по винтовой лестнице с обсерваторной башни, юноша, одетый в плащ, который явно был ему велик, в окоченевшей от холода руке держал стеклянные пластинки.
— Мастер Кеплер, — воскликнул он, достигнув последней ступеньки, — мне удалось наблюдать светила в созвездии Змееносца, вот их последние позиции, я нарисовал их на этих стеклышках! К тому же я смог…
Увидев императора, он тотчас замолчал и низко поклонился.
— Спасибо, Фридрих, а теперь оставь нас, — приказал ему астроном. Затем поднял глаза на Рудольфа: — Ваше величество, я к вашим услугам.
— Ваши открытия прославили мой двор на всю Европу. Вы единственный раскрыли секрет движения небесных тел, утверждая, что планеты движутся не по кругу, а по эллиптической орбите. Вы первый обнаружили, что небесная и земная физики составляют единое целое. Вы смогли убедить меня, что происходящее в самой маленькой каморке моего дворца состоит в прямом отношении с самыми дальними из звезд. Но сегодня я прошу вас сделать еще больше. Мне бы хотелось, чтобы вы, тот, кто понимает язык Вселенной, попытались разгадать ее секреты!
Говоря это, Рудольф вложил в руки астронома манускрипт Роджера Бэкона. Иоганн Кеплер молча изучил каждую из страниц, затем спросил:
— Ваше величество, могу я задать вам вопрос?
— Я вас слушаю.
— Почему вы так стремитесь расшифровать это произведение?
— Потому что так же, как и вы, поклоняюсь Истине. Мы с вами странно похожи. Посмотрите, что вы делаете со своей жизнью! Вы могли бы спокойно спать в этот ночной час, позволив помощникам трудиться за вас. Но нет! Вы здесь, и будете здесь завтра, подняв голову к звездам, жертвуя своим здоровьем, чтобы понять, как планеты ускоряют свое движение, приближаясь к Солнцу, и что за сила удерживает их на орбите. Так же как и я, вы хотите узнать, где скрывается Бог и каково наше место во Вселенной… Вот почему я хочу расшифровать эту книгу.
22
Эрхард Ратдольт — немецкий книгопечатник и шрифтовой дизайнер XV–XVI веков. Специализировался на издании молитвенников, календарей, книг по астрономии, астрологии, математике. Издал «Начала» («Elements») Евклида.
24
Кристоф Плантен (прим. 1520–1589) — нидерландский типограф-издатель, ученый, основатель крупной издательской фирмы. В середине XVI века бежал из Франции от религиозных преследований и поселился в Антверпене, где в 1549 году открыл переплетную мастерскую, а в 1555 году — типографию. За 34 года деятельности издал в Антверпене (а также в филиалах в Париже и Лейдене) свыше 1600 книг — главным образом научные труды, тексты классиков Античности с комментариями ученых, литургические и богословские книги. Издания отличались высоким полиграфическим качеством, содержали многочисленные гравюры на меди. Шедевром печати Плантена считается так называемая «Библия полиглота» (тома 1–8, 1569–1573) на еврейском, халдейском, греческом и латинском языках.
25
Джорджоне (Giorgione, настоящее имя Джорджо Барбарелли да Кастельфранко, 1476 или 1477–1510) — итальянский живописец, представитель венецианской школы, один из основоположников искусства Высокого Возрождения. Его светская по духу, гармоничная, богатая оттенками живопись выражает поэтическое чувство влюбленности в красоту земного бытия, единство человека и природы.