Бахчисарая не видно и не слышно, его видят разве только орлы, которые парят под задымленным небом. Да еще всадник, стоящий на скале Топ-кая.
На скале Топ-кая стоит всадник в белой чалме и в ярко-желтом плаще, освещенный золотистыми лучами заходящего солнца. Остроконечная раздвоенная борода и нос с горбинкой вытянуты вперед, орлиные глаза всматриваются в сумрачные горы. Темно-буланый аргамак замер под ним, готовый к безумному прыжку в пропасть.
Это младший брат хана, военный министр Ислам-Гирей. Он вернулся сегодня из Перекопа в свой дворец в Ак-мечети[156] и теперь едет к старшему брату Бегадыр-Гирей-хану доложить о том, что восстановление крепости Ор-капу закончено. Едет один, без охраны. Он многие месяцы был оторван от политической жизни страны и не знал, какие за это время произошли изменения.
Ислам-Гирей донесет хану, что укрепления на перешейке надежные, и промолчит, что для этих укреплений необходимы новые и надежные войска и храбрый хан, который, кроме пера, умел бы крепко держать в руках булатный меч. Подумает, но не скажет и о том, что, кроме Перекопа, который преграждает путь неверным, пора наконец позаботиться об укреплении и южного побережья, захваченного единоверными турками. Богобоязненный властелин Крыма, автор сентиментальных стихов Бегадыр-хан отличается еще и своей жестокостью. После того как султан Амурат IV задушил в Стамбуле непокорного Бегадырова предшественника Инает-хана, он поклялся «ни на шаг не сходить с пути беспрекословного послушания султану» и выдавать на расправу каждого, кто осмелится не подчиниться воле падишаха.
Ислам-Гирей должен пока молчать.
Раскинулся Крым по обе стороны Бахчисарая, и снятся ему сладкие сны о далеком прошлом. Кочует по степи великий ногай, потомок монголов, который так же, как и его предок, не имеет понятия о хлебе, а ест мясо, запивая его айраном и кумысом... Кочуют, перегоняя с места на место свои стада, Буджацкая, Эдикайская и Джамбуйлуцкая орды под водительством хойма-ханов. Ногаю безразлично, кто властвует в Крыму, ему все равно, какой владыка и за что повелит воевать ему.
Прочно осели в горах чабаны и угольщики — омусульманенные греки, генуэзцы, готы, которые почитают старые христианские праздники как реликвии своей собственной истории. Их мало интересует, что происходит в мире, лишь бы только никто не зарился на их луга и полонины, на их жен.
Новый Крым лежит разделенный глубокой расщелиной над Чурук-су, он заселен людьми, которые считают своей родиной другие страны. Но стоит только бросить клич к борьбе «за веру», как монголы-ногаи и христиане таты, не задумываясь над тем, кто их зовет, тотчас становятся фанатичными рыцарями пророка Магомета; бряцают мечи, горят глаза, которые никогда не затянутся слезой, увидев кровь; сердца их жаждут жертвоприношения во имя закона, часто становящегося беззаконием. Исчезают мечтательность ногая и замкнутость тата, пастухи становятся воинами, готовыми делать все, что им прикажут: убивать, жечь, уничтожать, лишь бы только за веру, в которой никто и никогда не сомневался. Песню тогда заменяет воинственный клич, вольнодумство — слепая покорность, вольнолюбие — почтительность и страх, доброту — жестокость.
Крымчанин еще не назвал себя татарином, но уже сложил легенды и песни о своем прошлом. Дайте ему полководца, вожака, и он удивит мир, а потом сам будет удивляться, как героически создавал когда-то для себя свое государство и свою неволю. Ведь сегодня он умеет быть грозным, откликаясь на чуждый ему призыв султана.
Дайте полководца, вожака!
«Я ваш полководец! Посмотрите на всадника, что стоит на скале Топ-кая. Подо мной необъезженный аргамак, мне тридцать шесть лет. Я — Ислам-Гирей, вчераший пленник польского короля, ныне военный министр хана — слабосильного брата — Бегадыр-Гирея, завтра — хан. Слушайте меня, ногаи и таты! Не кто иной, как я разорву турецкие цепи, которые сковали Крым от Байдарских ворот до Кафы, и подниму вас на такую высоту, к которой будут тянуться все народы мира. Я, правнук Тамерлана!»