К лаванде примкнул еще один запах, пряный и сладкий. Мысленным взором я видела дерево, увешанное тяжелыми золотыми плодами. Даже руку к нему протянула, сверкнув бриллиантом, но ничего достать не смогла. Неудовлетворенное желание напомнило мне слова Эмили, что магия живет не только в голове, но и в сердце.
— У тебя в саду есть айва?
— Есть. Должно быть, как раз поспела.
Дерево растаяло, но медовый запах остался. Теперь я видела на длинном столе серебряное блюдо, отражающее свечи и пылающий в камине огонь. На нем горкой лежали ярко-желтые плоды, от которых и шел аромат. Я представила, как мои пальцы, в настоящем сомкнувшиеся на книге, берут с блюда айву из прошлого.
— Я чувствую, как она пахнет. — Новая жизнь в Олд-Лодж уже взывала ко мне. — Держись за меня крепко и ни в коем случае не отпускай.
— Не отпущу, — твердо пообещал Мэтью.
— Теперь подними ногу. Поставишь ее, когда я скажу.
— Я люблю тебя, ma lionne, — ответил он не совсем к месту, но подходяще.
Домой, подумала я. Сердце сжалось.
Вдали отзванивал колокол.
Невидимый огонь согревал тело.
Пахло лавандой, свечным воском, спелой айвой.
— Пора, — сказала я, и мы вместе сделали шаг в неизведанное.
ГЛАВА 43
В доме было неестественно тихо.
Сару угнетало не только отсутствие семи душ, населявших дом так недавно — ее мучила неизвестность.
Они приехали с шабаша раньше обычного, якобы для того, чтобы уложить вещи для совместной поездки с Фэй и Дженет. У дивана в семейной стоял пустой саквояж, на стиральной машине лежала сброшенная одежда.
— Ушли, — констатировала Эм.
Сара, дрожа, бросилась к ней в объятия.
— Что ты чувствуешь? У них все хорошо?
— Они вместе, — ответила Эм. Не совсем то, что Сара хотела услышать, зато честно — иначе Эм не умела.
Они кое-как побросали собственную одежду в дорожные сумки. Табита и Эм сели в трейлер к Фэй и Дженет, Сара осталась запереть дом.
В прошлую ночь они с вампиром долго сидели в буфетной за бутылкой вина. Мэтью рассказывал ей о своем прошлом, делился тревогой за будущее. Сара слушала, стараясь не проявлять шока, который вызывали у нее некоторые места. Будучи язычницей, она признавала потребность в исповеди и добросовестно исполняла взятую на себя роль священника. Мэтью получил отпущение, хотя в душе Сара знала, что часть его деяний нельзя ни забыть, ни простить.
Одну тайну, впрочем, он ей не открыл: Сара до сих пор не знала, куда и в какое время ушла племянница.
Скрипы и охи сопровождали ее на пути через темные комнаты. Закрыв гостиную, она собралась попрощаться с домом, где прожила всю свою жизнь, но двери распахнулись опять, и одна из половиц отскочила. Под ней лежали черная книжка и белеющий при луне конверт.
Сдержав крик, Сара протянула руку. Конверт с единственным словом «Саре» вспорхнул и хлопнулся ей на ладонь.
Потрогав надпись, она увидела длинные белые пальцы Мэтью и вскрыла письмо.
«Не волнуйся, перешли благополучно», — было сказано в нем.
Ее сердце угомонилось. Положив письмо на материну качалку, она позвала к себе книгу. Та прилетела, и половица с нещадным скрипом стала на место.
«Ночная тень. В двух пиитических гимнах, — прочла Сара на первой странице. — Сочинение благ. Дж. Ч., год 1594».[78] От книги слабо пахло ладаном, как в старом соборе.
«Как это похоже на Мэтью», — с улыбкой подумала Сара.
«Дражайшему и достойнейшему из друзей моих, Мэтью Ройдону», — говорилось в посвящении. Присмотревшись как следует, Сара различила поблекшее изображение руки в пышной манжете, указывающей на имя. Под ней старинными коричневыми чернилами значилось «29».
Сара послушно открыла страницу двадцать девятую и сквозь подступившие слезы прочла:
Перед ней вдруг явилась Диана — газовые оборки вокруг лица, на шее серебряное, сверкающее бриллиантами ожерелье. Одинокий рубин в форме слезы лежал в ямке между ключицами, как капля крови.
В буфетной, перед самым восходом солнца, Мэтью пообещал как-то известить Сару, что ее племянница в безопасности.
— Спасибо тебе. — Поцеловав письмо и книгу, Сара бросила их в камин. По ее слову там вспыхнул белый огонь, мгновенно испепеливший листок и охвативший книгу.