— Пусти, — взмолилась я, упершись руками в грудь Мэтью.
— Диана, посмотри на меня. — Я не могла долго противиться его голосу, лунному притяжению его глаз. — В чем дело?
— Мои родители, — пропищала я тонким голосом. — Джиллиан говорит, что они погибли от рук чародеев.
Мэтью произнес что-то на неизвестном мне языке.
— Когда? Где? Эта ведьма что, оставила сообщение? Она угрожала тебе? — Его пальцы впились в меня еще крепче.
— Это было в Нигерии. Она говорит, от Бишопов всегда одни неприятности.
— Я поеду с тобой — только сделаю пару звонков. — Мэтью прерывисто вздохнул. — Я глубоко сожалею, Диана.
— Поедешь куда?
— В Африку… на опознание тел.
— Моих родителей убили, когда мне было семь лет.
Он вытаращил глаза.
— Да, очень давно, но чародеи постоянно заговаривают об этом — Джиллиан, Питер Нокс. — Меня колотило, в горле нарастал крик. Мэтью притиснул меня к себе так, что я ощутила его кости и мышцы, а крик перешел в плач. — С ведьмой, у которой есть секреты, может случиться плохое — так она говорит.
— Пусть себе говорит — я не позволю ни ей, ни Ноксу, ни другим колдунам обидеть тебя. — Он прижался щекой к моим волосам. — Ах, Диана, почему ты мне не сказала?
В моей душе начала разматываться ржавая цепь, долго ждавшая своего часа. Кулаки, которыми я упиралась в грудь Мэтью, разжались с ней заодно. Цепь, звено за звеном, ушла в безмерную глубину, где не было ничего, кроме мрака и Мэтью, и натянулась, прикрепив меня к вампиру незримым якорем. Я почувствовала себя в безопасности вопреки манускрипту, фотографии и своим работающим как микроволновка рукам.
Когда мои рыдания затихли, он отстранился.
— Сейчас попьешь водички и отдохнешь. — Его тон не допускал возражений. Он ушел и мигом вернулся со стаканом воды и двумя крошечными таблетками. — Вот, прими.
— Что это?
— Успокоительное. — Под его суровым взглядом я послушно проглотила обе таблетки. — Я стал носить их с собой, когда узнал о твоих панических приступах.
— Ненавижу транквилизаторы.
— У тебя шок, в организме избыток адреналина. Тебе нужен отдых. — Мэтью, обмотав меня одеялом, как коконом, сел на кровать, прислонился к подушкам, привлек к себе сверток со мной внутри. Я вздохнула, чувствуя его сквозь все слои пуха.
Транквилизатор поступал в кровь. Я стала задремывать и вздрогнула, когда в кармане Мэтью завибрировал телефон.
— Маркус, наверно. — Он прижался губами к моему лбу, и я успокоилась. — Поспи. Ты теперь не одна.
И я уснула, ощущая всем существом туго натянутую блестящую цепь, соединившую нас.
ГЛАВА 16
За окнами стемнело, когда Диана наконец уснула глубоким сном. Мэтью замечал, как меняется ее запах — значит, шок понемногу проходит, — и при каждой мысли о Питере Ноксе и Джиллиан Чемберлен его охватывало холодное бешенство.
Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким ответственным за чью-то жизнь. Владели им и другие чувства, которые ему не хотелось бы называть.
«Она ведьма, — напомнил он себе, глядя на спящую. — Не про твою честь».
Но чем больше он это повторял, тем менее существенным это ему казалось.
Он осторожно высвободил руку, вышел из спальни, оставив дверь приоткрытой, и дал волю гневу, бурлившему в нем уже не один час. С серебряным гробиком в руке он слушал, как дышит Диана — только этот звук и удерживал его от немедленной расправы с обоими чародеями.
Городские часы, устало отзвонив восемь раз, напомнили Мэтью о пропущенном вызове. Он достал телефон и стал проверять сообщения. Помимо систем безопасности в Олд-Лодж и лабораториях, присылавших автоматические уведомления, ему несколько раз звонил Маркус. К панике он не склонен — что у него стряслось? Мэтью хмуро набрал код прослушивания.
«Мэтью, — сказал знакомый голос без обычной игривости, — я проанализировал ДНК Дианы. Результат удивляет… Перезвони мне».
Он еще не договорил, а Мэтью уже нажал кнопку быстрого вызова, запустив свободную руку в волосы. Маркус ответил после первого же звонка.
— Мэтью. — В его голосе слышалось облегчение — он названивал своему шефу весь день, даже в музей Питта-Риверса, где частенько между скелетом игуанодона и портретом Дарвина пребывал Мэтью.
«Ясное дело, он с ней, — огрызнулась наконец Мириам, которой он весь день не давал покоя. — Иди домой и жди его звонка там, раз все равно не работаешь».
— Что там за результаты? — тихо, но с хорошо слышной яростью спросил Мэтью.
— А у тебя что? — задал встречный вопрос Маркус.
Глаза Мэтью сузились при виде фотографии, оставленной на полу в ванной.
— Ты где?
— Дома, — с беспокойством ответил Маркус.
Мэтью, подобрав фото, по запаху обнаружил улетевшую под диван записку.
— Принеси результаты и мой паспорт в Нью-колледж. Квартира Дианы во дворе с садиком, подъезд номер семь, наверху.
Через двадцать минут он открыл дверь — волосы дыбом, лицо свирепое. Молодой вампир, едва не попятившись, протянул ему паспорт с вложенным внутрь манильским конвертом. Переступать ведьмин порог без разрешения Мэтью Маркус не собирался.
Мэтью, помедлив, взял у него конверт и отступил в сторону — разрешение было дано.
Он изучал результаты теста, а Маркус смотрел на него, вбирая запахи старого дерева, обветшалой ткани, ведьмина страха и едва сдерживаемых вампирских эмоций. От такой комбинации его собственная шевелюра вставала дыбом и в горле рефлекторно перекатывалось рычание.
С годами он научился ценить хорошие качества Мэтью — умение сострадать, чуткую совесть, терпение к близким. Знал он и его недостатки, главным из которых был скорый гнев. Эти вспышки имели столь разрушительные последствия, что Мэтью после них исчезал на месяцы, а то и на годы, чтобы как-то примириться с самим собой.
Но в таком состоянии, как сейчас, Маркус своего отца не видел ни разу.
Мэтью Клермонт вошел в жизнь Маркуса в 1777 году и бесповоротно ее изменил. Он появился на ферме Беннетов, шагая рядом с носилками, где лежал раненый при Брендивайне[35] маркиз де Лафайет. Мэтью был на голову выше всех остальных и командовал ими, не различая чинов и званий.
Ему никто не перечил, даже маркиз, который держался стойко и не терял юмора. Когда Лафайет предложил в первую очередь заняться солдатами, раненными тяжелее, чем он, Клермонт разразился столь изощренной французской бранью, что солдаты разинули рты, а маркиз умолк.
Вслед за этим он, к изумлению Маркуса, напустился на главного армейского лекаря, знаменитого доктора Шиппена, обозвал его способы лечения «варварскими» и потребовал, чтобы Лафайета пользовал другой доктор, Джон Кокрен. Два дня спустя Клермонт и Шиппен, к восторгу всех медиков и генерала Вашингтона, завели медицинскую дискуссию на беглой латыни.
До поражения при Брендивайне Мэтью перебил целую кучу британцев. Раненые в полевом госпитале рассказывали невероятные истории о его доблести — он, мол, идет прямо на вражеские ряды, и ни пули, ни штыки его не берут. Когда канонада затихла, Мэтью объявил, что за маркизом будет ухаживать Маркус.
Осенью, когда Лафайет смог снова сесть на коня, они с Клермонтом привели из пенсильванских и нью-йоркских лесов армию воинов онейда. Индейцы называли Лафайета Кайевла — искусный наездник, Мэтью же величали атлутануном — вождем, воеводой.
Клермонт оставался в армии еще долго после того, как Лафайет вернулся во Францию. Маркус тоже продолжал службу в качестве помощника полевого хирурга, ежедневно имея дело с ранами от клинков, мушкетов и ядер. Клермонт посылал за ним каждый раз, когда кто-то из его людей бывал ранен, — он говорил, что у Маркуса настоящий дар к врачеванию.
В 1781 году, под Йорктауном, Маркус схватил лихорадку. От собственного дара ему никакой пользы не было, а другие врачи занимались им лишь между делом. После четырех суток озноба и жара Маркус понял, что умирает. Клермонт — снова в обществе Лафайета — пришел навестить кого-то из своих и увидел его. Маркус лежал на сломанной койке в углу, и от него пахло смертью.