На самом деле в директиве Москвы от 26 октября проявился новый политический курс Сталина и Политбюро в Китае. Именно так данную телеграмму расценило Дальневосточное бюро, тем более что это послание было единственной общеполитической директивой, полученной этим органом за пять месяцев его работы в Китае — с июня по октябрь 1926 года11.
Немедленно после получения директивы, 5–6 ноября — прямо накануне приезда Мао, Дальбюро и ЦИК КПК рассмотрели создавшуюся ситуацию. И Чэнь Дусю мог с горечью констатировать: в своей игре с Коминтерном он оказался прав. Следуй он советам Войтинского и Цюй Цюбо, его бы сейчас сделали «козлом отпущения»! Теперь же по инициативе поостывшего Войтинского было решено «толкать левый Гоминьдан по пути революции… так, чтобы он преждевременно не перепугался и не шарахнулся в сторону». Иными словами, нельзя было ни в коем случае радикализировать крестьянское движение! В Москву срочно была направлена резолюция, в которой ЦИК КПК и Дальбюро заверяли «инстанцию», что от Гоминьдана они ничего такого не будут требовать, разве что согласия на конфискацию земель крупных дичжу, милитаристов и лешэнь, а также общественных земель с последующей передачей их в руки крестьян. Но даже такое умеренное решение Сталин посчитал экстремистским, настояв в итоге на замене лозунга конфискации земель крупных дичжу ничего не значащим пожеланием политической конфискации земель контрреволюционеров12.
Вот с такой ситуацией и столкнулся Мао, когда прибыл в Шанхай. От своих взглядов он отказываться не собирался, но и лезть на рожон ему было совсем ни к чему. Вскоре после приезда он созвал срочное заседание своего комитета, на котором выступил с предложением разработать конкретный «План развития крестьянского движения на современном этапе». В основу его он положил идеи, высказанные им на заседании крестьянского отдела ЦИК Гоминьдана в конце марта 1926 года. План обязывал КПК, «исходя из нынешней ситуации, применять принцип концентрации усилий в развитии крестьянского движения». Иными словами, требовал уделять первостепенное внимание организации крестьянства не только в Гуандуне, но и в районах, где в то время действовала армия ГМД, а именно: в провинциях Хунань, Хубэй, Цзянси и Хэнань. «Существенные усилия», кроме того, должны были прилагаться и к организации крестьянства в некоторых других местах, в том числе в только что добровольно признавшей власть гоминьдановского правительства Сычуани, а также в провинциях, которые НРА должна была завоевать в ближайшее время (Цзянсу и Чжэцзян). В Ханькоу, где находились основные правительственные учреждения Гоминьдана, надо было срочно создать представительство крестьянского комитета ЦИК КПК, а в Учане — курсы крестьянского движения13. И все для того, чтобы не упустить момент и вовремя возглавить революционные массы.
15 ноября 1926 года Центральное бюро КПК приняло этот план, а уже в конце ноября Мао Цзэдун был на борту парохода, шедшего из Шанхая в Ухань. Именно ему было поручено представлять комитет крестьянского движения ЦИК КПК в Ханькоу. Перед отъездом он направил в центральный орган партии, журнал «Сяндао чжоукань», статью о крестьянском движении в провинциях Цзянсу и Чжэцзян, в которой уже говорил лишь о борьбе против тухао и лешэнь, а не против всего класса дичжу14. Как страстно ему хотелось действовать и как сдерживали его инструкции Коминтерна! Кругом полыхала революция, гоминьдановская армия брала город за городом, победа казалась близкой, и его богатое воображение, должно быть, рисовало толпы восставших крестьян, революционные суды над «кровопийцами» дичжу, крушение власти милитаристов, ростовщиков и землевладельцев. Как жаль, что себя надо было сдерживать!
В Ханькоу, однако, настроение у него улучшилось. Атмосфера здесь была более левая, чем в Кантоне. «За исключением тихих районов иностранных концессий, старый город Ханькоу надел новые одежды революции, — вспоминает очевидец. — Ямэнь [офис] У Пэйфу сменил хозяина. Всюду развевались [гоминьдановские] флаги с изображением голубого неба и белого солнца. Воинские части и политотделы разных уровней повсюду развесили свои вывески всевозможных размеров и цветов. Среди них виднелись официальные прокламации вышестоящих организаций. Тут и там слышались волнующие призывы и заявления. Казалось, чеки революции были выписаны наобум, и никто не думал о том, могут ли они быть оплачены. Революционные организации всех видов вырастали как грибы, выходя из подполья одна за другой. Их вывески встречались и на широких улицах, и в маленьких переулках… Хотя КПК могла контролировать небольшие военные силы, она располагала огромным потенциалом в политической работе в различных армейских корпусах и бюро Гоминьдана в провинциях Хунань и Хубэй… В моде было не только произнесение речей, считалось еще, что чем левее содержание речи, тем лучше. Даже крупные боссы промышленности и торговли кричали: „Да здравствует мировая революция!“»15.