В тот момент, когда ответственный распорядитель от Объединенного союза учащихся и представители различных учебных заведений стали рассказывать о значении акта сожжения японских товаров, начальник штаба войск Чжан Цзинъяо, [его младший брат] Чжан Цзинтан, гарцуя на лошади и размахивая саблей, вывел на площадь роту солдат и взвод кавалеристов. Он приказал своим солдатам окружить студентов плотным кольцом. Сам же взобрался на трибуну и закричал: „Поджог, уничтожение вещей — это бандитизм. Так что студенты — бандиты, а студентки — бандитки. А как надо разговаривать с бандитами? Только одним языком: их надо бить и крушить!“ Сказав это, он приказал своим кавалеристам стащить пытавшихся выступать студентов с трибуны и избить их. Несколько сотен солдат направили на студентов штыки, вынудив нас покинуть площадь. Мы вернулись в свои учебные заведения, переполненные возмущением. Все чувствовали, что сегодня произошло что-то чрезвычайно ужасное, наш гнев достиг высшей точки. Но мы не знали, что делать»106.
Реакция Мао Цзэдуна и других руководителей патриотического движения была моментальной. На следующий день было созвано экстренное совещание членов общества «Обновление народа» и активистов Объединенного союза учащихся. Было решено объявить всеобщую забастовку и потребовать немедленного отзыва Чжан Цзинъяо. 4 декабря на общем собрании представителей различных учебных заведений постановили направить специальные делегации в города Пекин, Тяньцзинь, Шанхай, Ханькоу, Чандэ, Хэнъян и Кантон с тем, чтобы развернуть общенациональную кампанию за отставку Чжана107.
Забастовка началась 6 декабря. Занятия прекратились в семидесяти трех городских учебных заведениях из семидесяти пяти. Забастовали 1200 преподавателей и более 13 тысяч учащихся. «Мы не вернемся в классы до тех пор, пока „Ядовитый Чжан“ не будет удален из Хунани», — объявили они108. В тот же день Мао Цзэдун вместе с другими местными активистами выехал в Пекин. С собой он взял только бумажный промасленный зонтик для защиты от солнца и дождя, сверток белья и несколько книг109. В заснеженном морозном Пекине зонтик ему был конечно же ни к чему, но ведь путь предстоял неблизкий: почти через всю страну!
На этот раз он поехал на поезде в Ухань, где пересел на пароход, шедший в Шанхай. И только оттуда вновь по железной дороге добрался до Пекина. Поездка заняла почти две недели. 18 декабря Мао опять оказался в столице.
За то время, пока он отсутствовал, в городе внешне мало что изменилось. О том, что здесь только недавно бушевали студенческие страсти, уже ничто не напоминало. Жизнь вошла в свою колею. Учащиеся посещали классы, профессора ходили на занятия. Правда, в Пекинском университете уже не преподавал Чэнь Дусю, вынужденный уехать в Шанхай, но Ли Дачжао по-прежнему работал в библиотеке Бэйда. А вот в семье Ян Чанцзи случилось несчастье. За несколько месяцев до приезда Мао почтенный Ян заболел. У него был обнаружен рак желудка, и ни китайские, ни западные врачи помочь ему не могли. Его поместили в очень хороший немецкий госпиталь, но ему становилось все хуже и хуже110. Он умирал.
У постели больного Мао вновь встретился с Ян Кайхуэй, но оба были настолько убиты горем, что ни о каком развитии отношений говорить просто не приходилось. Да между ними, собственно говоря, ничего и не было. Кайхуэй, правда, впоследствии будет утверждать, что за то время, пока они с Мао не виделись, тот все время писал ей «любовные письма»111, но кто знает, так ли это было на самом деле? Писем этих, по крайней мере, не сохранилось. К тому же в этот свой приезд в Пекин Мао все еще находился под очарованием Тао И, которой восторгался не только как женщиной, но и как «в высшей степени просвещенной и целеустремленной натурой»112. Ей-то он точно писал и даже строил планы на будущее113.