Божественная аура Мао и фанатизм «красных охранников» сгустили атмосферу в стране настолько, что люди лишились возможности поднять голову. Душа Председателя была полна ликования. Отмечая свой семьдесят третий день рождения, Мао произнес тост за «развертывание всеохватной и всенародной гражданской войны», а Чжоу Эньлай в сжатой форме выразил кредо нации: «То, что соответствует идеям товарища Мао Цзэдуна — истинно, что им противоречит — ложь».
В Центральном Комитете, как, собственно, и во всей партии, радикалов было не так уж много. Сама вероятность новых потрясений приводила чиновников в трепет. Иллюзиями на этот счет Председатель себя не тешил. «Если вам предложат развести костер и взойти на него, вы подчинитесь? — скептически спрашивал он своих подчиненных в июле. — Ведь в конечном итоге всех вас все равно сожгут».
Вот почему Мао сделал ставку на молодежь.
К октябрю 1966 года тактика хунвейбиновского террора, обращенная уже не столько на учителей, сколько на должностных лиц и кадровых работников провинциальных парткомов, начала вселять тревогу в сердца многих сторонников Лю Шаоци. На рабочем совещании ЦК Лю и Дэн в очередной раз подвергли себя самокритике: впервые против них было выдвинуто обвинение в попытке «восстановления капиталистической диктатуры». Вскоре после этого организационный отдел ЦК дал негласное распоряжение вывесить в центре Пекина дацзыбао, где обоих назвали по именам. Официально ничего не изменилось: и Лю, и Дэн сохранили свои посты. Но 1 октября, в день национального праздника, когда Лю Шаоци, глава государства, стоя рядом с Мао, приветственно махал рукой толпе, находившийся чуть в стороне Сидней Риттенберг заметил, что «в глазах его затаился страх».
Несмотря на мощный революционный подъем, Председатель начал понимать, что сил одних только «красных охранников» недостаточно для того, чтобы сдвинуть баланс политических сил в нужную ему сторону. В августе он как бы про себя заметил: «Несколько месяцев беспорядков — и провинциальные чинуши не удержатся». Осенью Мао осознал: времени эта задача потребует куда больше.
Следуя стратегическому замыслу, Председатель начал исподволь переводить взгляд в сторону ветеранов партии, а в одной из своих речей даже извинился перед ними за возникающие время от времени недоразумения:
«Неудивительно, что вы, старые и заслуженные бойцы, не всегда понимаете происходящее. Слишком много бурных событий, слишком быстро появляется новое. Я и сам не предполагал, что страна превратится в кипящий котел… А поскольку теперешний хаос — это дело моих рук, я не обижусь, услышав от вас горькие слова. Но что сделано — то сделано. Конечно, какие-то ошибки совершали и вы… но ведь их можно исправить. Кто-нибудь подрывает ваш авторитет? Не я и, думаю, не «красные охранники». Понимаю, что вам сейчас трудно, так же трудно, как и мне. Вы беспокоитесь — я тоже. Мне не в чем винить вас, товарищи».
Подобным образом Мао мотивировал и то, что случай с Лю и Дэном отличался от дела Пэн Чжэня. «Эти двое действовали открыто, — заявил он. — Они еще могут исправить допущенные ошибки… Тогда все войдет в норму».
Одновременно Председатель считал необходимым предпринять некоторые шаги, чтобы укрепить позиции радикалов.
Хунвейбины получили указание расширить свою классовую базу. Их первоначальный лозунг — «Если отец является героем, то сын по крайней мере — смельчак; если отец — реакционер, то и сын — выродок» — объявлен «идеалистическим» и «принадлежащим к эпохе феодализма». Миллионы изгнанных из рядов личной гвардии Мао молодых людей, не испытывавших особых симпатий к представителям партийной иерархии, стали на сторону радикалов.
Некоторые ответственные работники, которые не проявили достаточного энтузиазма в борьбе с «каппутистами», были исключены из партии, и их судьба послужила предостережением остальным: дело революции требует полной самоотдачи.
Первой жертвой новой чистки стал возглавлявший Хубэйскую провинциальную партийную организацию Ван Жэньчжун, кого Мао лично назначил заместителем руководителя «группы по делам культурной революции». Ему было предъявлено обвинение в том, что он «препятствовал обмену опытом» среди различных отрядов «красных охранников». Затем наступил черед Тао Чжу, четвертого в списке партийной иерархии после Мао, Линь Бяо и Чжоу Эньлая. Соратники обнаружили вдруг, что Тао является «стойким приверженцем линии Лю и Дэна». Его взгляды на «культурную революцию» Мао находил слишком ограниченными, к тому же Ван попытался взять под защиту ветеранов. Хунвейбинам этого было более чем достаточно для того, чтобы навесить на него ярлык «буржуазного ангела-хранителя» и «двуликого Януса». Маршал Хэ Лун, также член Политбюро, был обвинен в сговоре с Пэн Чжэнсм. Даже восьмидесятилетнего Чжу Дэ дацзыбао называли «старой свиньей»[76] и «черным полководцем, выступающим против линии Председателя». Кадровых работников рангом пониже — членов ЦК, работавших в столице, — «красные охранники» вытаскивали на «митинги борьбы», где надевали на них шутовские бумажные колпаки и подвергали словесным и физическим, оскорблениям.
В декабре «группе по делам культурной революции» Мао отдал распоряжение привезти Пэн Дэхуая из Сычуани в столицу. В военной казарме на окраине города его допрашивали о преступных связях с Лю Шаоци и Дэн Сяопином.
Выбор очередной жертвы определялся отчасти личными мотивами (Чэнь Бода давно испытывал неприязнь к Тао Чжу; Ван Жэнь-чжун позволил себе непочтительное высказывание в адрес Цзян Цин; жены Хэ Луна и Лины Бяо ненавидели друг друга еще с Яньани), отчасти соображениями политического характера: авторитет ветеранов типа Хэ Луна и Чжу Дэ Линь Бяо рассматривал как помеху на пути установления его личного контроля над НОА. Однако имелась и общая причина. Вот что говорил шанхайский радикал Чжан Чуньцяо:
«Цель нашей культурной революции — окончательно свергнуть всевластие этих старых перечниц Чжу Дэ, Чэнь И и Хэ Луна. Они уже ни на что не способны! Чжу — отъявленный милитарист; Чэня всегда интересовала только карьера; Хэ Лун — обыкновенный бандит. Кому они сейчас нужны? Никому».
Все они олицетворяли «старое мышление», которое «культурная революция» была призвана разрушить. Некоторым, подобно Чжу Дэ, удалось избежать физических издевательств — по личному распоряжению Мао. В отношении же других Председатель оставался верен своему принципу «доверять массам, полагаться на них и уважать их инициативу». Он не часто отдавал распоряжения об арестах, зато предоставлял радикалам полную свободу действий.
Оказывая все более сильное давление на ветеранов, Мао приказал «группе по делам культурной революции» активизировать кампанию травли Лю Шаоци и Дэн Сяопина.
На состоявшейся 18 декабря встрече с Куай Дафу, вожаком хунвейбинов университета Цинхуа, Чжан Чуньцяо высказал точку зрения Председателя: «Не отступайтесь от тех работников центрального аппарата, которые продолжают упорствовать. Ославьте их! Превратите их в пугала! Не останавливайтесь на полпути!» Через несколько дней многотысячная толпа студентов в сопровождении машин с громкоговорителями прошла по центру Пекина, обклеивая заборы и стены домов дацзыбао, призывавшими свергнуть «бешеную клику Люи Дэна». Цзян Цин убедила присоединиться к кампании даже дочь Лю Шаоци от первого брака, также студентку Цинхуа. Отказ, предупредила она, будет означать «недостаток революционной искренности». 3 января 1967 года на внутренней стороне стены, ограждавшей Чжуннаньхай, появилась подписанная девушкой и ее братом дацзыбао с заголовком «Полюбуйтесь на мелкую душонку Лю Шаоци!». Типографские оттиски с нее хунвейбины рассылали по всей стране. В тот же день около тридцати членов бунтарской группы «Непокорные из Чжуннаньхая», сформированной при поддержке Мао из молодых сотрудников аппарата ЦК и телохранителей, ворвались в особняк главы государства и в течение часа всячески поносили Лю, заставляя его нараспев повторять за ними изречения из «маленькой красной книжечки».
Тремя днями позже личная гвардия Мао нанесла новый удар. По анонимному телефонному звонку Ван Гуанмэй, супруга Лю, бросилась в Пекинский госпиталь, куда, по словам звонившего, привезли ее сбитую машиной дочь Пинпин. Оказавшись в больнице, вместо девочки Ван обнаружила там толпу хунвейбинов из Цинхуа, которые насильно увезли женщину в университет на «митинг борьбы».
76
Фамильный знак «Чжу» («ярко-красный») созвучен иероглифу «чжу», обозначающему свинью. —