Когда несколькими месяцами позже Чжан Цзинъяо был все же смещен, то произошло это вовсе не благодаря петициям и массовым протестам. Причиной его отстранения стали новые интриги среди высшего военного руководства. В мае 1920 года У Пэйфу, почувствовав, что конфликт между его чжилийскими единомышленниками и аньхойскими ставленниками в правительстве достиг апогея, решил помочь Тань Янькаю вернуться в Хунань. На свою долю он оставил окончательную схватку с Дуань Цижуем. 11 июня губернатор покинул Хунань, ознаменовав свой отъезд взрывом склада боеприпасов. Угрожая сжечь Чанша и расправиться с неугодными, он прощальным жестом изъял у городских торговцев миллион долларов. Войскам южан, прибывшим в город на следующий день, жители устроили восторженную встречу, небо до глубокой ночи полыхало огнями фейерверков. Через месяц отряды У Пэйфу и других чжилийских генералов нанесли сокрушительное поражение армиям Дуань Цижуя. Правившая Китаем три года аньхойская клика перестала существовать.
Если с точки зрения практических занятий политикой поездка Мао в Пекин обернулась неудачей, то, во всяком случае, она безусловно подтолкнула его к марксизму. Уже предыдущей осенью, когда губернатор Хунани запретил выход «Сянцзян пинлунь», Мао учредил «Чжути сюэшэ» («Общество проблемных исследований»), одной из целей которого была оценка вероятности скорейшего «единения народных масс». В целом же члены общества ставили перед собой сотни самых эклектичных задач, начиная с «возможности построения социализма» и заканчивая такими экзотическими прожектами, как «прокладка транспортных туннелей под Беринговым морем, Гибралтарским проливом и Ла-Маншем». «Движение 4 мая»[19] раскрыло перед молодежью поистине безграничные возможности.
Своим возникновением общество было обязано дискуссии между Ху Ши и Ли Дачжао: первый считал, что общество нуждается в глубоких исследованиях стоящих перед ним проблем, а не в возне с «измами», второй возражал: без «измов», то есть теорий, эти проблемы не могут быть поняты и объяснены. Мао попытался объединить две точки зрения в единое целое.
С течением времени количество «измов» только возрастало. Главную роль в этом сыграла статья Ли Дачжао «Мое изучение марксизма», едва ли не за одну ночь коренным образом изменившая терминологию Мао. Впервые он начал осознавать, что система, требовавшая перемен, по характеру своему является экономической. Отношения в традиционной китайской семье, заявил Мао, строятся на чисто экономических принципах, следовательно, они полностью контролируются капиталистическим укладом жизни. Перемены в институте брака несут женщине экономическую независимость. Перемены в обществе означают слом отживших экономических отношений и становление новых. Через месяц при обращении к коллегам Мао назвал их «товарищами», люди же рабочих профессий превращаются в «трудящихся».
Отказ России от соблюдения «неравноправных договоров», предоставлявших ей в Китае права экстерриториальности, у многих в стране вызвал прилив признательности большевистскому режиму и обостренный интерес к его руководящим принципам.
Мао собирал и изучал всю доступную ему информацию о новом российском правительстве. В разговоре с другом он назвал Россию «самой цивилизованной страной мира» и испытывал острое желание отправиться туда, чтобы собственными глазами увидеть строительство коммунизма. Он поделился с Ли Дачжао мыслями о разработке программы обучения китайской молодежи в Москве и даже набрался храбрости заявить, что начинает изучать русский. Но в глубине души Мао по-прежнему глубоко сомневался в целесообразности выезда за пределы родины. «Слишком многие сходят сейчас с ума от двух слов: «поездка за границу», — брюзжит он и тут же с легкой грустью добавляет: — Конечно, было бы правильно съездить туда разок, утолить жажду неизвестного». В конечном итоге Мао откладывает принятие решения и остается в Китае, чтобы «продолжить обучение дома».
Сказать это было намного проще, чем выполнить.
Достать в Китае марксистскую литературу оказалось почти невозможно. Первый полный перевод «Манифеста коммунистической партии» появился лишь в апреле 1920 года, когда Мао собирался выехать в Шанхай. До конца года отсутствовали и работы Ленина на китайском языке. Мао с жадностью читал все, что попадало ему в руки: «Манифест» Маркса, «Классовую борьбу» Каутского. Интерес к подобной литературе подогревал в нем Ли Дачжао, основавший в Пекинском университете марксистский кружок, и Чэнь Дусю, чья вера в коммунизм, по словам Мао, «оказала на меня глубочайшее влияние в один из самых критических моментов моей жизни».
Но до полного признания марксизма ему еще очень далеко. В то время как Чэнь занимался созданием в Шанхае отделения Лиги социалистической молодежи и марксистского кружка, Мао с энтузиазмом пропагандировал идеи японского «движения новой деревни». Эта пастораль предполагала организацию коммун на предложенных Кропоткиным принципах взаимопомощи. Конечная цель — построение бесклассовой анархистской общности. Чтобы сократить разрыв между городом и деревней, между учащимися и всей коммуной, последователи движения обязаны были в беседах с крестьянами знакомить их с последними достижениями социальной мысли. Чем не хождение в народ российской интеллигенции?
Летом, после того как несколько попыток создать в Китае подобные коммуны закончились провалом, Мао пришел к выводу, что идеология «новой деревни» не выдержала проверки практикой. И все же он не отбросил эту концепцию окончательно. На следующий год в Чанша появился его «Университет самообразования», базировавшийся на тех же принципах коммуны. Учащиеся приносили клятву «изучать, преподавать и проводить в жизнь идеи коммунизма». Усилиями Мао было создано и «Общество культурной книги», которое распространяло печатную продукцию «Движения 4 мая». Марксизм опять оставался забытым. Общество продавало труды Кропоткина, Ху Ши и Джона Дьюи, количество реализованных экземпляров Маркса или Каутского исчислялось единицами. В это время у Мао появился новый кумир: Дьюи, учивший, что «образование — это жизнь, а школа — общество». Дьюи стал для него «одним из трех величайших философов современности» — наряду с Бертраном Расселом и Анри Бергсоном.
Годы спустя Мао сказал в Баоани Эдгару Сноу, что летом 1920 года он считал себя марксистом. К правде это утверждение не имело никакого отношения: в состоявшемся примерно тогда же разговоре с другом Мао признался: «Пока еще я не знаю, кому верить». И действительно, марксизм был тогда для него не лучом света, а сбивавшей с толку головоломкой. Мао упрекал себя за беспорядочность мышления. «Я слишком эмоционален и темпераментен, — признался он одному из бывших учителей. — Я не могу сосредоточиться, мне не хватает настойчивости, а изменить себя никак не удастся. Какая досада! Так хочется заняться филологией, буддизмом, но у меня нет ни книг, ни времени, чтобы читать их. Вот и приходится откладывать все на потом. Очень трудно дастся мне самодисциплина».
Для человека со столь радикальными взглядами признание в интересе к буддизму звучит по меньшей мере странно. Но в 1920 году китайская культура служила Мао фундаментом, на котором строилось все его мировоззрение. Эту роль он сохранит за ней до самого конца.
От идей молодости Мао не отрекался никогда. Его мышление развивалось методом прироста. Прагматизм Дьюи накладывался на заимствованный у Паульссна и Канта идеализм; либерализм Джона Стюарта Милля обогащали идеи общественного дарвинизма; учение Адама Смита дополнял Хаксли. На смену конституционализму Лян Цичао приходил социализм Цзян Канху и Сунь Ятсена. Утопизм Кан Ювэя прокладывал дорогу к анархизму и марксизму. Все эти «новомодные веяния» удерживались на прочном каркасе классического китайского наследия — от жившего в династию Мин Ван Янмина до неоконфуцианца Чжу Си; от тайского Хань Юя до Цюй Юаня эпохи Сражающихся царств. Но и это классическое наследие опиралось на вековой сплав буддизма, конфуцианства и даосизма, духом которого Мао проникся еще ребенком в деревенской школе. Каждый новый уровень включал в себя все накопленное более нижними слоями. Ничто никуда не пропадало.
Этой обширной кладовой эрудиции Мао обязан удивительной и оттачивавшейся с годами склонностью к метафоричности и параллельности мышления. Еще более важным представляется то, что его подход к марксизму тоже окрашен оттенками всех прежних интеллектуальных наслоений.
19
Начавшееся с «Инцидента 4 мая» 1919 года национально-освободительное, антиимпериалистическое по сути своей движение привело к созданию в Китае марксистской партии. —