Помимо несогласия своих соратников руководители КПК столкнулись и с другими деморализующими факторами. Рабочее движение, составлявшее когда-то предмет гордости партии, было практически разогнано и не действовало. Сама КПК по-прежнему находилась на нелегальном положении, в подполье. Внутренние противоречия достигали подчас такой остроты, что Чэнь Дусю уже неоднократно угрожал своей отставкой. Снеевлит признал, что КПК является искусственным образованием, «появившимся на свет, или, точнее говоря, слепленным преждевременно». Иоффе публично заявлял: «Советская система не может быть воссоздана в Китае, так как здесь отсутствуют необходимые для построения коммунизма условия».
Даже Мао, чья деятельность в Хунани была удостоена особой похвалы, по словам Снеевлита, «махнул рукой на организации рабочих и единственное спасение Китая видит в интервенции российской Красной армии». Будущее страны, хмуро сказал ему Мао, определится силой оружия, а не массовыми организациями — националистическими или коммунистическими.
Подавленные безрадостными мыслями, сорок делегатов, представляющих 420 членов партии, собрались на свой 3-й съезд. Основной темой их выступлений вновь стало отношение к Гоминьдану. Атмосферу съезда окончательно накалил Снеевлит. Он настойчиво требовал, чтобы все члены партии автоматически вступали в Гоминьдан. Мао, Цай Хэсэнь и другие делегаты от Хунани вступили в резкий спор.
В отличие от Чжан Готао, считавшего ошибочным сам принцип сотрудничества с Гоминьданом, Мао исходил из чисто прагматических соображений. После февральского инцидента в Чжэнчжоу его видение тактического союза коренным образом изменилось. Гоминьдан — это «ядро революционной демократии», и коммунисты не должны бояться вступать в его ряды. Но с развитием экономики страны крепнут и силы пролетариата, поэтому партии необходимо сохранять и отстаивать собственную независимость — чтобы в нужное время взять на себя руководящую роль. Буржуазия же не способна возглавить революцию, а оптимизм Коминтерна ни на чем не основан:
«На некоторое время Коммунистическая партия отказалась от своих наиболее радикальных взглядов и пошла на союз с относительно прогрессивным Гоминьданом — для того, чтобы вместе разбить нашего общего врага. В конечном итоге победа все равно за нами. Но на ближайшее будущее Китай неизбежно станет полем брани для потерявших разум милитаристов. Политика превратится в невообразимую мешанину, финансовое положение придет в упадок, численность армии возрастет, а способы держать народ в подчинении приобретут невиданную доселе жестокость и изощренность. Эта ситуация сохранится на восемь — десять лет. В случае же если политика будет еще более реакционной и оторванной от действительности, граждане всей страны с воодушевлением подхватят идеи революции… Нынешнее положение дел можно назвать матерью революции, оно подобно гремучей смеси из демократии и независимости. Вот о чем нельзя забывать».
Перспектива десятилетней смуты и ужасов милитаристского режима показалась делегатам слишком мрачной, и Снеевлит заметил, что не разделяет пессимизма предыдущего оратора. Итоги голосования с небольшим перевесом подтвердили правильность предложенной Коминтерном линии. Но документы съезда свидетельствовали и о глубоких конфликтах, которые породил новый курс. Так, делегаты согласились, что «Гоминьдан, являясь главной действующей силой революции, принимает на себя общее руководство». Однако Коммунистическая партия, перед которой стояла «особая задача» по мобилизации рабочих и крестьян на борьбу, «пополняет свои ряды за счет наиболее сознательных в классовом отношении и революционно настроенных представителей левого крыла Гоминьдана». В области политики целью партии становится всемерное «подталкивание наших союзников к более тесным контактам с Советской Россией».
Делегаты 3-го съезда избрали Мао членом Центрального Комитета и, что еще более важно, секретарем вновь созданного Центрального Бюро[23], отвечавшего за повседневную работу партии. Помимо Мао в Бюро вошли Генеральный секретарь Чэнь Дусю, Цай Хэсэнь, Ло Чжанлун и руководитель Кантонской партийной организации Тань Пиншань.
Из выпавших на ее долю испытаний партия вышла окрепшей и исполнившейся духом верности идеям Ленина. Борьба с приводившей Чэнь Дусю в исступление групповщиной закалила руководство. Инструкции Коминтерна и необходимость подчиняться воле большинства впервые дали партии возможность на практике постичь сущность принципа демократического централизма — основы деятельности любой коммунистической организации. Отдельные члены КПК, к примеру, исследователь марксизма Ли Ханьцзюнь, выступавший на 1-м съезде за свободное, децентрализованное построение партии, не смогли принять новую структуру и заявили о своем уходе. Но теперь у Чэнь Дусю уже не было оснований жаловаться на то, что «у Центрального Комитета отсутствует внутренняя организация, а его политическая платформа весьма размыта». Пусть избранное съездом руководство КПК в вопросах марксистской теории было ничуть не сильнее прежнего — у партии появилась единая идеология, направляющая все ее действия.
Весна и лето 1923 года обозначили переломный момент в жизни Мао. В Хунани его влияние на ход событий определялось позицией профсоюзного лидера и интеллектуала с либеральными взглядами. Принадлежность Мао к Коммунистической партии для большинства окружающих оставалась секретом. Третий съезд КПК ввел его в узкий круг профессиональных руководителей, связи с профсоюзами оказались оборванными.
События 7 февраля, доказавшие, что сам по себе рабочий класс не в состоянии проложить дорогу к победе, впервые заставили Мао задуматься о других путях. В июле он обсуждал со Снеевлитом возможность применения вооруженной силы, а через несколько недель в письме призывал Сунь Ятсена принять участие в создании «централизованной революционной армии». Тогда же Мао обращал внимание на крестьянство, составлявшее самую значительную и бесправную часть населения страны.
Эти размышления были, по сути, не более чем гимнастикой для ума: ведь, провозгласив ближайшей целью создание единого фронта, партия уже сделала свой выбор. Вскоре после 3-го съезда Мао вступил в Гоминьдан и полтора года предпринимал напряженные усилия для выполнения поставленной задачи.
На первых порах сближение представляло серьезную трудность для обеих сторон. Поначалу Сунь Ятсен с ходу отвергал все выдвигаемые коммунистами инициативы. На июльском совещании Чэнь, Мао и другие члены Центрального Бюро с сожалением признавали: «От попыток «облагородить» Гоминьдан не приходится ждать ничего хорошего, во всяком случае до тех пор, пока Сунь не изменит своих взглядов и не согласится хотя бы с некоторыми коммунистическими методами действий ради достижения поставленной цели». Позиция Гоминьдана особенно удручала Снеевлита, не без оснований считавшего себя архитектором «единого фронта». В беседе с Иоффе он разочарованно заметил, что поддержка Сунь Ятсена означает «пустую трату денег».
В то же время, окончательно согласившись с тезисом Коминтерна о руководящей роли Гоминьдана в готовящейся революции, лидеры КПК не упускали ни единой возможности подвести практическую базу под эту стратегию. Даже Мао, который и слышать не хотел о тактическом подчинении буржуазии, на все лады расхваливал шанхайских предпринимателей, оказавших весомую поддержку борьбе с милитаристами:
«Революция — дело каждого гражданина общества. Но задача, которая лежит на плечах людей бизнеса, сейчас намного важнее той, что несет простой народ… Шанхайские торговцы уже пробудились и начали действовать. Чем шире будет союз их сил, тем сильнее окажется воздействие на общество, тем увереннее поведут они за собой всю нацию, тем ближе успех революционного дела!»
Его слова звучали не совсем искренне. Мао вовсе не верил в то, что «торговый люд больше других страдает от империалистического гнета и действий милитаристов», как сам он неоднократно заявлял. Не верил и в стойкость внезапно обретенного буржуазией революционного духа. Но в то же время, пока главным врагом оставались воинствующие милитаристы, буржуа представляли собой явных и бесспорных союзников. В сложившихся условиях Мао и все руководство партии готовы были трактовать все сомнения в их пользу.
23
Первый и второй составы ЦК насчитывали три и пять человек соответственно, Центрального Бюро тогда не существовало. Второй съезд в целях борьбы с «индивидуализмом и анархо-коммунизмом» потребовал «жесткой централизации и установления железной партийной дисциплины». Разработанные им организационные принципы претворил в жизнь 3-й съезд КПК, чей Центральный Комитет состоял теперь из девяти членов и пяти кандидатов в члены. —