- В вашем присутствии, моя принцесса, старики молодеют, дети взрослеют, евнухи вспоминают, что когда-то были мужчинами, а священнослужители начинают сожалеть о том дне, когда они, приняв обет, отреклись от мирских радостей.
"А он довольно мил, - подумала Маргарита. - Сначала угостил меня горькой пилюлей, а затем обильно сдобрил ее сладкой лестью".
- А вы очень милы и любезны, мой принц. Даже самые заеложенные комплименты в ваших устах приобретают какое-то особенное, неповторимое очарование. - (Филипп молча поклонился). - Но, кажется, мы слишком увлеклись обменом любезностей и заставляем ждать ваших друзей. Представьте мне их.
- Как вам угодно, сударыня. Надеюсь, графа Альбре вы еще не забыли?
- Разумеется, нет. Рада вас видеть, граф, - сказала принцесса, подавая Гастону руку для поцелуя.
- Эрнан де Шатофьер, граф Капсирский. Воевал на Святой Земле вместе с Филиппом-Августом Французским.
Маргарита приветливо кивнула.
- А впоследствии воевал против него в Байонне, - добавила она. - В вашем окружении, дорогой принц, я вижу лишь одного настоящего рыцаря господина де Шатофьера - зато какого рыцаря! Премного наслышана о ваших подвигах, сударь. Говорят, вы чудом избежали плена... то бишь не чудом, а благодаря вашему невероятному мужеству и везению.
- Бесконечно милосердие Божие, моя принцесса, - скромно ответил Эрнан.
- Виконт де Бигор, - представил Филипп Симона.
- Уже виконт? А ваш батюшка, стало быть, граф? Очень мило... Да, кстати, как себя чувствует ваша жена? - спросила Маргарита, лукаво косясь на Филиппа.
Симон густо покраснел.
- Благодарю за участие, сударыня, - ответил он, глядя исподлобья на того же таки Филиппа. - Все в порядке.
Затем подошла очередь Габриеля.
- Как, тоже виконт? - удивилась Маргарита и бросила быстрый взгляд на Симона. - Ах, да, понимаю. Ведь по большому счету именно вам, господин де Шеверни, я обязана счастьем лицезреть нашего дорогого принца живым-здоровым. Это очень похвально, когда государь не забывает о заслугах своих подданных и вознаграждает их по-справедливости.
Гастон склонился к Симону и шепотом объяснил ему, на что намекает принцесса, говоря о заслугах и вознаграждениях. Симон обиделся.
Когда Филипп представил ей всех своих спутников (а таковых было больше десятка), Маргарита оперлась на его руку и сказала остальным:
- Прошу вас, господа, проходите, знакомьтесь с моими дамами. И смелее, не робейте, они у меня настоящие овечки - кроткие и застенчивые.
Филипп ухмыльнулся.
"Ну-ну! - подумал он. - Хороши овечки с томными и похотливыми глазами! Впрочем, и мои ребята не промах - уж то-то они повеселятся!.."
- Не взыщите, милостивый государь, - сказала Маргарита, ведя его к креслу, в котором сидела княжна Жоанна. - Но танцев сегодня не будет. Я не в настроении.
- Вот и чудненько, - ответил Филипп. - Премного вам благодарен, моя принцесса.
Маргарита вскинула брови.
- Благодарны? За что?
- Вы вывели меня из затруднения, избавив от пренеприятнейшей необходимости извиняться за то, что я не смогу составить вам пару в танцах.
- Ба! Вы что, плохо танцуете? Или не любите?
- Да нет, почему же. Танцую я в общем неплохо и ничего не имею против танцев. Но сегодня я очень устал с дороги, и мне вовсе не улыбается выделывать всяческие изощренные па, даже с такой очаровательной партнершей как вы.
Это уже было откровенно грубо. Принцесса нахмурилась и поджала губы.
"Нет, определенно, он насмехается надо мной. Невежа, наглец, негодяй!.. И все-таки что-то в нем есть. Что-то такое особенное... О боже, как я его хочу! И он хочет меня, это бесспорно. Мы оба хотим друг друга так поскорее бы..." - При этой мысли ее охватила сладкая истома.
Маргарита познакомила Филиппа со своими кузинами Жоанной и Еленой. Ни с той, ни с другой у него содержательного разговора не вышло: Жоанна выглядела чем-то озабоченной, слушала невнимательно и отвечала невпопад, а княжну Иверо уже взял в оборот Гастон, и Филипп, как настоящий друг, решил не мешать ему, - так что вскорости они с Маргаритой подошли к шахматному столику.
- Надеюсь, мне нет нужды представлять вас друг другу, - сказала Маргарита.
Бланка улыбнулась ему своей обворожительной улыбкой и немного виновато произнесла:
- Если, конечно, кузен Филипп еще не забыл меня.
- Да разве можно забыть вас, кузина, хоть единожды увидев! - с пылом ответил Филипп, бережно взял хрупкую, изящную руку кастильской принцессы и, по своему обыкновению (но вопреки испанскому обычаю, предписывавшему целовать воздух над ладонью женщины, не касаясь кожи), нежно прижался к ней губами.
Тотчас же он заметил, как в глазах молодого человека, что сидел напротив Бланки, сверкнула молния, а на красивое лицо его набежала тень досады и раздражения. Филипп неоднократно сталкивался с подобной реакцией и по собственному опыту знал, что эта молния и эта тень не обещают ему ничего хорошего, ибо безошибочно указывают на ревнивца.
"М-да!" - только и подумал он и испытующе посмотрел на юношу.
- Господин де Монтини?
Этьен поднялся из-за стола и поклонился:
- К вашим услугам, монсеньор.
Вопреки этому заверению, в голосе его явственно прозвучал вызов. Бланка с укоризной взглянула на Монтини и сокрушенно покачала головой. Маргарита же иронически усмехнулась.
Филипп отметил все это про себя, высокомерно кивнул Этьену, разрешая ему садиться, и повернулся к Бланке:
- Любезная кузина, я был безмерно огорчен известием о смерти вашего августейшего отца. От меня лично и от всей моей родни приношу вам искренние соболезнования.
Бланка склонила голову, и Филипп невольно залюбовался ею. Она была изумительно хороша в печали, как, собственно, и в любом другом настроении; она была просто восхитительна. Присмотревшись внимательнее, Филипп вдруг обнаружил, что за последние полгода в Бланке произошла какая-то перемена незначительная, казалось бы, перемена, почти неуловимая и скорее внутренняя, чем внешняя, - но это уже была не та Бланка, которую он знавал в Толедо. Поначалу Филипп даже растерялся и озадаченно глядел на нее, хлопая ресницами, пока, наконец, не сообразил: она стала женщиной и она счастлива в замужестве... Но в замужестве ли?
Это подозрение побудило Филиппа снова посмотреть на Монтини, и лишь тогда он обратил внимание, что одет тот если не в пух и прах, то уж наверняка не по своим скромным средствам. Чего только стоили элегантные сапожки из кордовской кожи, нарядный берет с павлиньим пером, манжеты и воротник из тончайших кружев - не говоря уже о великолепном костюме, пошитом из самых лучших (и, естественно, самых дорогих) сортов бархата и шелка и украшенном множеством серебряных позументов.