Он медленно берет нож из рук Марки, вытирает его со всех сторон о пиджак мента и бросает на пол тачки, а потом берет Марку за руку и быстро тащит ее по улице. Я иду следом. Мы не выходим под фонари, крадемся проулками, дворами и арками. Возле какого-то подъезда Поэт останавливается и говорит:
- Пока ждите, я выключу свет.
Через минуту свет в окошке подъезда гаснет, и мы с Маркой заходим. Поэт ведет нас на третий этаж, запускает в хату.
- Только тихо, маму не разбудите.
Он заводит нас с Маркой в ванную комнату, моет руки и одновременно говорит нам:
- Нам надо переодеться и закинуть вещи в машинку. Сначала постираем в холодной воде, чтобы кровь смылась, а потом на девяноста градусах. Я дам вам пока свои вещи.
Марка тут же начинает стягивать с себя платье и белье. Поэт сразу выходит, не пялится на нее. Мне это нравится.
Марка запихивает все, что сняла, в стиральную машину и встает под душ, задернувшись шторкой. Она не истерит, а молча моется.
Поэт, прежде чем заглянуть, коротко стучит, а потом протягивает мне большое полотенце, пару рубашек и штанов.
- Спасибо, - говорю я.
Марка вытирается, надевает рубашку Поэта на голое тело, наматывает на голову полотенце и выходит из ванной. Все это она делает молча и задумчиво. Я уже раздет, поэтому залезаю в душ и тоже ополаскиваюсь. Заходит Поэт.
- Голову вымой, - говорит он, раздеваясь, - Вдруг там кровь.
Пока я вытираюсь и одеваюсь, Поэт моется в душе. Выхожу в коридор и вижу, что в комнате горит свет, слышу разговор. Женский голос.
- Проститутка – это не работа.
- Работа, - отвечает Марка, - Раз мне за это платят.
- Нет. Секс не может быть работой. Секс – это то, что происходит по желанию. Если у одного желания нет – это изнасилование. Позволять себя насиловать за деньги – не работа. Не все, за что платят, можно назвать работой.
Я захожу в комнату. Марка сидит на ободранном диване рядом с какой-то теткой в платке. У каждой в руке по стакану, на табуретке бутылка с водкой. Кроме этого дивана, косого кресла и табуретки в комнате нет никакой мебели, зато прямо на полу лежат стопки книг.
- Вы библиотеку грабанули? – спрашиваю я.
- Не, это мои книги. Мебель продала, а книги не могу, - отвечает тетка, - Да и кому они нужны?
Заходит Поэт, спрашивает тетку:
- Ты чего не спишь?
- Да просыпаюсь, а тут милая девочка, - отвечает тетка, - Говорит, что проститутка, а ты ее снял.
- Ты че за хуйню несешь? – вспыхивает Поэт. Мне очень нравится, как горят его глаза.
- А че такого? – с вызовом отвечает Марка.
- Мне пока и бесплатно дают, - говорит Поэт, и я в этом ни капли не сомневаюсь.
Он отправляет маму спать и идет провожать нас домой. Мы не поднимаем тему дохлого мусора, словно ничего и не было. Все понимают, что базарить тут не о чем.
- Твоя мама болеет? – спрашивает Марка у Поэта.
- Да, рак. Говорят, два-три месяца осталось. Она уже почти не выходит, - отвечает он и, помолчав, добавляет, - Только за водкой.
- А этого нарика, педрилу, ты откуда знаешь? –спрашиваю я.
- В прошлом году на районной олимпиаде по физике познакомились. Он очень умный, тогда первое место занял. Но ему с семьей не повезло.
Мы с Маркой молчим. Нам тоже с семьями не повезло. А кому повезло? Лично я таких не знаю. Поэту, может, и повезло с матерью, но не сильно ему это по жизни помогло.
- А что с тобой будет, когда мама умрет? – спрашивает Марка, - У тебя есть отец?
- Нет. Она нашла женщину, которая оформит на меня опеку, чтобы я до восемнадцати лет мог остаться жить дома. Опекунские пополам с ней будем делить.
- Повезло тебе, - говорит Марка, - Че завтра делаешь? Хочешь, погуляем вместе? Мы тебе твои вещи вернем.
- У меня завтра много уроков, и я договорился с одноклассницей к экзамену по химии готовиться, нам надо проект доделать, - говорит Поэт, - Поэтому не смогу, к сожалению. Как-нибудь в другой раз.
На середине пути к детдому мы прощаемся. Марка смачно целует Поэта в губы, и он смущается. Я пожимаю ему руку и говорю:
- Спасибо. Еще увидимся.
Как только мы сворачиваем за угол, Марка останавливается и вопит:
- Он такой клевый! Где ты его нарыл? Рассказывай!
- Он меня снял на пидорской аллее, - отвечаю я.
- Да ладно врать.
- Правда. Я с ним пошел, чтобы заработать.
- Я же знаю, что ты врешь. Он не такой!
- Да не вру я, у него спроси.
- Значит, вы с ним договорились меня обмануть. А откуда ты его знаешь?
- Да прям там и познакомился.
- А что он там делал?
- Работал.
- Хватит врать, Казачок, - злится Марка.
И я рассказываю, как все было. Марка как-то странно затихает и замедляет шаг.
- Ты чего? – спрашиваю.
- Мы ведь больше никогда с ним не пересечемся, да? У него всегда будут уроки, проекты и одноклассницы. И олимпиады. Он просто добрый.
- Да, - отвечаю я.
Остаток пути мы идем молча. Мне паршиво, и очень хочется кому-нибудь втащить. Поэтому, когда какой-то пьяный мудак что-то вякает про Маркину жопу, я бросаюсь на него и бью по роже. Он падает, и я пинаю его по ребрам, не сильно, слегка. Мне становится легче.
Руслан
Я с детства знал, что от детдомовских следует держаться подальше. Их всех жаль, конечно, но толку от этой жалости никакой. Мама говорила, что они все травмированные, и всем им нужна длительная реабилитация, а в первую очередь – семья. Отсутствие семьи лечится только наличием семьи, и никак иначе. А я не мог им дать семью, у меня у самого-то с этим было не очень хорошо.
Меня не сильно беспокоило то, что я стал свидетелем преступления и укрывателем преступницы. Марина защищалась, но если бы ее поймали, то посадили бы, и очень надолго. Представили бы как сопротивление при задержании, привели бы свидетелей того, что она была протитуткой, и уехала бы Марина лет на пятнадцать. Сам я ничего плохого не сделал, доносить не обязан. И имею право не помнить, с кем и как провел этот вечер. Мог я быть пьяным и всё забыть? Да запросто.
На следующий день после этого странного знакомства я пришел домой к своей однокласснице Соне, доделывать проект по химии. Я всегда вызывался быть с ней в паре, а она не возражала. У нее были две подружки, но они были в паре друг с другом, а я старался не упустить ни одного шанса пообщаться с Соней. Разумеется, из-за ее красоты. Я получал невероятное эстетическое удовольствие, разглядывая ее тонкую фарфоровую кожу, длинные пальцы, блестящие упругие локоны. Она была похожа на фею из детских сказок, и многие ребята из школы были бы не против с ней замутить, но боялись. Слишком уж высоко она задирала нос, была слишком красивой для отличников-задротов и слишком умной для раздолбаев вроде меня. Но раздолбаев, в отличие от задротов, такие мелочи не останавливают. Я быстро понял, что она не любит фамильярности и пошлости, но любит справедливость. Поэтому я пару раз громко, но вежливо, поддержал ее в какой-то ерунде вроде неприемлемости списков позора для неплательщиков в фонд класса, и вот уже она не смогла отказать мне, когда я предложил сидеть за одной партой. Слово за слово мы подружились, и со временем я стал частым гостем в ее доме.
Нам оставалось совсем немного до конца проекта, но я постоянно отвлекался на свои мысли.
- Что случилось, Руслан? Маме хуже? – вежливо поинтересовалась Соня.
Она часто задавала вопросы о моей жизни, и я никак не мог понять, ей правда интересно, или она поддерживает беседу. На всякий случай, я старался отвечать правду, чтобы она не решила, что я лжец, но коротко, чтобы она не решила, что я пустозвон. Но даже из коротких ответов она, наверное, уже знала обо мне всё, что можно было знать. Или почти всё.
- Нет, мама все также, - ответил я.
- Но ты переживаешь?
- Да, но я не из-за этого отвлекся. Извини. Давай доделаем.
- Если хочешь, можем прерваться, - предложила она, - На кухне есть хлеб и сыр. Пойдем, сделаем бутербродов.
Нарезая сыр, я спросил:
- Как у тебя дела?
Мне не хотелось, чтобы она продолжила свои расспросы, и я решил перехватить инициативу. Но, видимо, не слишком удачно.