- Анри!
Это было его имя, но к нему никогда так не обращались, поэтому эти два слога придали всей сцене даже некоторую торжественность.
- Не убивай меня, прошу!.. Анри!.. Я сейчас тебе все объясню...
Он засмеялся коротким, но не очень веселым смехом, подошел к ней, похлопал по плечу.
- Дура ты! - заключил он.
Она поняла, что у него нет злости, и попыталась понять, что ему здесь надо.
- Ты приехал, чтобы привезти мои вещи?
- По правде говоря, я о них и не подумал...
И, указывая на сатиновый передник, спросил:
- Твоей сестры?
- Да...
Одиль не знала, как себя вести. Увидев, что он ищущим взглядом осматривается, она рискнула:
- Хочешь сесть?
Она подтолкнула к нему стул с сиденьем, плетенным из грубой соломы.
Потом, заметив, что вое еще держит в руке решетку с рыбой, спросила:
- Ты обедал?
- Нет...
- Хочешь поесть со мной селедки?
Разумеется, все это не было подготовлено заранее.
Шитье загромождало половину стола. Накрывая на стол, Одаль расставляла тарелки на другой половине, затем открыла дверь во двор.
- Ты куда?
- Нацедить сидра из бочки.
Она наполнила глиняный кувшин, как когда-то давно, здесь, дома, она делала каждый день. В буфете нашлось еще несколько селедок. Она добавила мелких поленьев в огонь, чтобы пламя светило поярче.
- Ты любишь с чесноком?
Он машинально подкрутил фитиль лампы. Ему было хорошо, но он чувствовал некоторое волнение. Его взгляд ощупал каждую вещь в комнате, включая ночную рубашку, лежащую на красном пуховом одеяле.
- Это здесь ты спишь со своей сестрой?
- Я жду отъезда в Париж. Я должна получить место горничной. Хорошо прожарено? Думаю, ты съешь две?
Она до сих пор не понимала, зачем он приехал, и это ее интриговало. Он казался таким милым, что она была недалека от мысли, будто он не может обойтись без нее и приехал за ней. Она знала человека такого типа, товарища Шателара, работавшего в страховом обществе. У него была косоглазая любовница, изменявшая ему при каждом удобном случае. Зная это, он тем не менее был так привязан к ней, что не мог без нее обходиться и довольствовался тем, что поколачивал ее время от времени.
- Ты поставил машину с той стороны моста?
Поколебавшись мгновение, садиться ей или нет, она все-таки уселась с ним за стол перед лампой; оба держали стаканы пахучего сидра перед собой.
- Когда возвращается твоя сестра?
- В десять. Не всегда точно в десять, но...
- У нее есть любовник?
Говоря это, он бросил уточняющий взгляд на кровать, и Одиль неправильно его истолковала.
- Во всяком случае, он сюда не приходит! - произнесла она.
- Выходит, он у нее есть.
Наконец и до нее дошло! Он приехал из-за Мари!
Когда он просил пригласить ее приехать в Шербур, она догадалась, что он сам захотел увидеть Мари, но она решила, что это не более чем мимолетное увлечение, иногда охватывавшее его и не длящееся долго.
С жирными губами, поставив локти на стол и скрестив пухлые пальцы у подбородка, она говорила, глядя на желтое пламя лампы.
- Один-то у нее должен быть, это точно. Иначе она не сказала бы мне то, что сказала. Но я не вижу, кто это мог бы быть, хотя и перебрала всех...
- Что же она тебе сказала?
Он закурил сигарету и со стулом отодвинулся от стола. За два года их совместной жизни это был, без сомнения, первый случай, когда между ними возникла настоящая душевная близость. Было жарко, жар пылающих поленьев можно было пощупать. Приятно пахло приготовленной сельдью и горящим деревом.
Снаружи доносился только однообразный рокот волн. И Одиль говорила, как она говорила в те времена, когда жила дома, как она говорила со своей сестрой, выкладывая все, что приходило в голову.
- Она не сказала ничего определенного... О Париже... Я спросила ее, почему она не поедет туда со мной.
Она была светлее, чем Мари, с фигурой одновременно более сформировавшейся, и более рыхлой, в чертах и выражении ее лица проглядывало больше неопределенности.
- Что ты на меня так смотришь? - спросила она, смутившись при этом до того, что не знала, обратиться ли к нему на "ты" или следует говорить "вы".
- Продолжай...
- Ты не дашь мне сигарету?
Она спросила, как ребенок, с таким очевидным желанием, что это выглядело даже трогательно.
- Ты говорила, что Мари...
- Ты по крайней мере не влюблен в нее? Думаю, тебе не на что рассчитывать... Я-то знаю свою сестру. Когда она что-то вобьет себе в голову! Мы называли ее Скрытницей, потому что никогда не знаешь, о чем она думает.
- Ты говорила с ней о Париже.
- Да. Не скажу ничего плохого о кафе, но женщина всегда себя лучше чувствует в порядочном доме. Мари мне заявила, что никогда не поедет в Париж...
- Почему?
- Точно не поедет! Она утверждает, что не покинет Порт-ан-Бессен. Значит, что-то держит ее здесь. Готова спорить, что он рыбак. Но среди молодых я не вижу, кто был бы владельцем собственного судна... Разве только он еще не стал им, а собирается покупать корабль через Морской кредит... Это будет...
- Она сказала, что у него есть судно?
- Она дала это понять. С Мари никогда точно не знаешь. Она говорила об этом и о других вещах. Она хочет дом около гавани, там, где уже есть два новых, точно такой же, с гаражом... Я не утомила тебя своим рассказом?
- С гаражом... А еще?
- Машина, разумеется! Чтобы ездить в кино в Байо, когда муж вернется на берег. В конце концов, может, это сын Боше? Боше-бакалейщик, но у него есть доля в судах...
- У тебя найдется еще немного сидра?
Одиль принесла вина со двора и сообщила:
- Опять пошел дождь. Прилив, должно быть, дошел до верхней точки...
Она послюнила нитку, чтобы вдеть ее в иголку, скрутила кончик пальцами, поднесла иголку и шитье поближе к лампе.
- О чем задумался? - спросила она, заметив, что ее собеседник погрузился в размышления. - Ты что, действительно имеешь виды на мою сестру?
- Ты уверена, что она не вернется до десяти часов?
- Никогда. Ты можешь остаться. Который час?
- Девять с минутами...
Она никогда не видела его таким спокойным. Обычно он не мог просидеть на месте и четверти часа, теребил все, что попадалось под руку. Сейчас же можно было сказать, что он чувствовал себя как дома, расслабился, счастливый и доверчивый, с покоем в душе.
- Вы всегда жили в этом доме? - спросил он.
- Да... Мы все здесь родились.
На этой огромной постели с красным пуховым одеялом! Вполне вероятно, что и одеяло-то то же самое!
- О чем ты думаешь? Ты все еще обижен на меня?
- За что?
- Ты и сам прекрасно знаешь. Я не думала даже, что он...
- Нет!
- Что?
- Не говори об этом, прошу тебя. Это слишком глупо, неужели ты не понимаешь?
- Но я именно так и сказала...
- Ну, так и незачем об этом говорить. Я не сержусь на тебя. Я даже не рассердился, когда это произошло.
- Потому что хотел отделаться от меня?
- И из-за этого, и по другим причинам. Не пытайся понять. А теперь, если хочешь доставить мне удовольствие, не говори сестре, что я приезжал...
Она поглядела на грязную посуду, вздохнула:
- Тогда нужно, чтобы я быстро вымыла все тарелки.
- Ладно! Дать тебе немного денег?
- Видишь ли, я сейчас живу за счет Мари.
Он вытащил из бумажника тысячефранковую банкноту и положил ее в жестяную коробку, где лежали катушки с нитками, наперстки и пуговицы.
Он поднялся, разминая затекшее тело.
- Ты еще приедешь меня повидать? - спросила Одаль, тоже поднявшаяся, чтобы согреть воды.
- Не знаю.
- Так ты действительно пришлешь мне мои вещи? Да еще мое зеленое платье, я отдала его в окраску. Это на улице Маршала Петена. Подожди! Я дам тебе квитанцию.
Он терпеливо ждал квитанцию. На его лице сохранялась неопределенная улыбка, и Одиль, ощущая потребность сделать что-то ласковое, подошла к нему и поцеловала в щеку, когда он открывал дверь.