– Здрасьте, – попытался я ей улыбнуться. Но мне это с трудом удалось.
Она нахмурилась.
– Нет у нас никаких платьев. И не просите.
– А сигареты, надеюсь, имеются?
Она лениво встала. И небрежно бросила на прилавок пачку самых дешевых сигарет.
– Не густо, – усмехнулся я и протянул деньги, собираясь уйти. Но по лицу продавщицы я угадал, как ей скучно и одиноко и она даже пытается меня задержать. Она вызывающе щелкнула орехом и я невольно остановился.
– А чего без своей, этой, пришел?
Я приблизился к прилавку, и решил рискнуть.
– Я заметил в ваших жителях одно бесценное качество – вы все прекрасным образом информированы.
Она абсолютно ничего не поняла в моей интеллектуально выстроенной фразе. И поперхнулась орехом.
– Хотите? – и она разжала кулак.
– С преогромным удовольствием, – и я с не меньшей силой хрустнул челюстью.
– Так вы чего? – и она вытаращилась на меня.
– Ну… Я просто подумал, кому, как не вам знать, где в такой поздние час может находиться моя… – я запнулся. – Моя возлюбленная! – и я с вызовом щелкнул орехом.
Она хмыкнула в кулак.
– Ведьма эта, что ли, – щелкнула она с не меньшим вызовом в ответ.
Я уже хотел ей было ответить, но вовремя спохватился. Мне нужно было во что бы то ни стало узнать, где Марина.
– Ну, так уж и ведьма. Конечно, ей с вами в красоте не сравниться. Но ведьма – это уже слишком, – очень серьезно выдавил я. Упоминание о ее красоте убило продавщицу окончательно. и она даже перестала щелкать. А забросила скорлупки в карман грязного фартука, и стряхнула руки.
– А чего слишком? Платьев в нашем магазине не покупает. Ходит все время босая, лохматая и купается голой.
– Я тоже, к вашему сведению, люблю голым мыться. А вы сразу – ведьма. Слишком уж сильно сказано.
– Сильно? – она сощурила свои маленькие глазки. – А чего это она по ночам таскается в эти развалины? А? А Самойлыча разве не она добила? Да все вам про это скажут! Она! Кто еще! А Самойлыча вся деревня любила! Это был настояний художник! Не то что вы.
И она с презрением оглядела меня с ног до головы.
– Думаете, если нацепили дырявые штаны и щетину вырастили – то удивите всех! Ха! Как бы ни так! Самойлыч всегда при костюме был и брился каждое утро. А какие картинки рисовал! Вам и не снилось! А она… Эта… Это все она. И вас прибьет, уж мне то поверьте.
Последнюю фразу она произнесла с удовольствием. Потом не выдержала и плюнула.
А я быстро сообразил, что мне здесь больше делать нечего. И выскочил на воздух. И некоторое время неподвижно стоял, вглядываясь в темноту и глубоко вдыхая морскую прохладу. Я пытался опомниться. Развалины, какой-то бритый Самойлыч в костюме, какие то гениальные картины. В общем, бред какой-то. Я ничего не понимал, но мгновенно сообразил, что ответ на этот бред мне нужно искать только не у местных жителей. Кроме злобы и плевков я ничего не добьюсь. Ответ мне может дать только доктор. И я почти бегом направился за ответом.
– Я знал, что вы придете, – он крепко пожал мою руку.
– Рано иди поздно.
– Но почему вы мне ничего не рассказали, Бережной? Почему, черт побери, вы вертелись вокруг да около и в итоге я так ничего и не понял!
– Успокойтесь, Тим, – и он указал мне на кресло, – во-первых, что я мог вам сказать? И что я могу вам сейчас сказать? Что? Про эти бредни старушек! Я ни в одну из этих сказок не верю. Понимаете, не верю! Так зачем мне было нужно пересказывать чьи-то сплетни о недоказанном убийстве, о каких-то привидениях в старой усадьбе, о ночных прогулках Марины туда. Ответьте, зачем? Для сплетен тут и без меня предостаточно охотников. И к тому же, представьте себе, кем бы я выглядел в глазах Марины, если бы вы из моих, первых уст все узнали. Она и так меня не может терпеть, так зачем нарываться на лишние грубости?
Я устало рухнулся в кресло. И до боли сжал переносицу.
– Что здесь происходит, Бережнов? Что? – хриплым голосом наконец выдавил я.
Он прошелся по комнате, куря на ходу. Приблизился к окну и плотно занавесил шторы.
– В этом поселке всегда не покидает ощущение, что кто-то подсматривает за тобой. Особенно по ночам.
– Я вас слушаю, Бережнов.
– Что ж. Я постараюсь вас не задерживать. Эта усадьба… Прекрасный памятник архитектуры. Но сами понимаете, теперь забытый, заброшенный и абсолютно никому не нужный. Она принадлежала когда-то местным дворянам, потомком которых и был Самойлов. Самойлыч – так его здесь называли. О, вы знаете, интеллигентнейший человек. А какая личность! Он был художник. А к художникам, сами понимаете, какое отношение – бездельники и чудаки. Но он…
Он исключительно – при галстуке, отутюженный костюм. И брился каждое утро! Поверьте, не каждый в этой глуши мужчина себе позволит такое. И главное – светлая голова. И светлое отношение к миру. Его очень здесь любили. Очень! В каждом доме можно увидеть его работы. Море, берег, небо, парус. Простенькие такие, но сколько глубины, сколько света, сколько доброты! Мастерская его находилась в старой усадьбе. Он оборудовал себе там еще сравнительно приличную комнату. И работал. Очень много, скажу вам, работал.
Я невольно опустил взгляд.
– Так про что это я? Ах, да. Собственно, и рассказывать нечего. Жил он довольно замкнуто. Но, как бы вам объяснить… Это было другое, то, что не вызывало раздражения. Его лицо всегда улыбалось. Может быть, поэтому его образ жизни так мало интересовал окружающих. Скажу вам, улыбка очень дорого стоит. И очень многое может покрыть. Итак, я отвлекся. Перейду к главному. Главное – это тайна его смерти. Умер внезапно. Прямо у себя в мастерской. За работой. Как знать, возможно, лучшей смерти художнику не пожелаешь. Однако… Я лично делал вскрытие. Отравление грибами. Но… От грибов, если вы знаете, теперь умирают, многие.
– При чем тут Марина?
Бережнов кашлянул в кулак. И отвел взгляд.
– Дело в том, что незадолго до своей смерти он привел ее в свой дом…
– В усадьбу? – воскликнул я.
Бережнов отрицательно покачал головой.
– Что вы! Усадьба – это старые развалины. А дом Самойлова… Этот дом он построил сам, собственными руками. Прекрасный дом. Дом, где вы сейчас живете с Мариной, – выдохнул он и перевел дух, словно свалил тяжесть со своих плеч.
Я вскочил с места.
– Как! Что вы сказали! Вы… Вы утверждаете, что я живу в доме Самойлова!
Бережнов молчал.
– О Боже! – я прошелся взад-вперед по комнате.
– Но почему, почему она мне ничего не сказала? – я резко остановился. – Скажите, как скоро после его смерти появился я?
– Скоро, – вздохнул Бережнов.
Я невольно стиснул кулаки.
– Но почему, почему, Док?
Он вплотную приблизился ко мне и слегка пожал мою руку.
– Успокойтесь, Тим. Я вас прошу. Вы же не знаете… Это всего лишь сплетни… А вот я… Я лично верю Марине. Она всегда отрицала любовную связь между ними.
Я криво усмехнулся.
– Между взрослым мужчиной и взрослой женщиной?
– Вот и вы судите, как обыватель. Поверьте, между взрослым мужчиной и взрослой женщиной могут быть и другие узы, связывающие их. Вы лучше все спросите у Марины. Идите к ней, ради Бога!
– Вы мне все рассказали, Бережнов?
Он молча опустил глаза.
– Вы мне опять лжете! Где она! Зачем она туда ходит! – я был не на шутку взбешен, и готов вот-вот ринуться с кулаками на доктора.
Он сделал несколько шагов назад.
– Я не могу… Если вы будете в таком тоне разговаривать со мной, поверьте, вы от меня ничего большего не добьетесь! Спросите лучше у первой встречной старушки.
Я перевел дух.
– Фу! – и вытер пот, стекающий градом со лба. – Извините, Бережнов. Я сейчас успокоюсь, – и я распахнул окно. И с жадностью вдохнул свежий вечерний воздух. И вздрогнул. Мне показалось, что послышался шорох в кустах сирени. Я прислушался. Но было тихо.
– Черт побери! Скоро я стану вздрагивать от каждого звука. И я вновь бухнулся в кресло. – У вас есть что-нибудь выпить, Док?