Пленники, впрочем, вели себя плохо, и ты иногда опасно наклонялся назад, поправляя их, чтобы они не выпали из волочащейся за тележкой корзины.
Я заметил, что Миртия и Тисиад наблюдают за нами из окна. И мне пришла в голову прекраснейшая идея.
— Следуйте далее! — крикнул я. — А я подготовлю награду за смелость нашему императору.
Тогда-то это слово значило только, что ты военачальник, наделенный соответствующими полномочиями. Теперь все потихоньку меняется, мне так кажется, история движется.
Я побежал на кухню, там девушки месили хлеб к обеду.
Одна из них, симпатичная, но уже не помню, как ее звали, сказала мне:
— Ты что здесь делаешь, обжора? Станешь толстым, некрасивым, девушки не будут тебя любить.
— Мой дядька говорит, что чтобы быть красивым надо много есть и много двигаться.
Между прочим, одна из самых мудрых и прекрасных вещей, когда-либо им произнесенных.
Девушка засмеялась, потрепала меня по волосам. Признаюсь тебе, прошли годы, и у нас с ней все было, и то-се, и пятое-десятое, и даже такое, до чего приличные люди уже не досчитывают.
А тогда она просто казалась мне такой миленькой, и я подумал: хочу ее укусить.
А она развернула меня и сказала:
— Иди-иди, когда сготовим все, тогда придешь.
Но я всегда был хотя бы и дурак, зато страшный хитрюга.
— Да нет, — сказал я. — Миртия сказала принести мед Тисиаду.
— Мед?
— К лепешкам.
Угадал.
Так что, мисочкой меня снабдили. Мы тогда жили на широкую ногу, и это была миска прекрасного, золотого, жидкого меда. Отличного меда.
Тисиаду, конечно, он никогда не достался.
Я чинно вышел из кухни и со всех ног понесся к вам, а вы к тому времени ушли во главе с ослом весьма и весьма далеко, в заросли ежевики. Триумф не удался, осел взбрыкнул, черепахи расползлись, а ты угодил прямо в колючие кусты, и Гай доставал тебя оттуда, а я жалел, что не научил тебя еще ругаться по-гречески, потому что меня самого не научили.
А потом я жалел тебя. Оставил миску на земле и принялся отряхивать тебя, листьями стирать кровь с коленок и локтей. Гай слюнями оттирал тебе щеки.
— Ну как ты весь порезался? — спрашивал я. — Как ты умудрился? Гай, прекрати слюнями, ты дурак?
— Катастрофа произошла, — сказал ты. — Столкновение двух зол: осла и Гая.
Одно зло оказалось сильнее и щипало листья деревца, названия которому я не знал. А вы все были в ежевичном соке, черном, как венозная кровь.
— Время для награды, — сказал я. — Гай, принеси миску.
Я взял на пальцы немного меда и помазал тебе ссадину на лбу.
— А в пасть можно? — спросил ты.
— В нос могу ткнуть, умник.
Ссадина покрылась золотом, кровь и ежевичный сок смешались с медом, черное под светлым, будто раздавленное насекомое в янтаре.
— Вот и все, — сказал я. — Вот твое золото, теперь ты — герой.
И, закончив триумф, мы улеглись под солнцем и передавали друг другу миску с медом. Наши руки были грязные, я смотрел на золотой мед, и, когда раздвигал пальцы, между ними образовывались золотые перепонки, в которые гляделось солнце.
— Клянусь, — сказал ты. — Ты когда-нибудь будешь гордиться мной!
Я горжусь тобой, братик.
Сильно-сильно.
Так же сильно, как мне досталось за краденный мед. Но я, честно говоря, не жалею ни капли. Медом мои руки пахли еще долго-долго, а его вкус я так никогда и не забыл. И то, каким жидким золотом он был на моих руках.
Ты ведь тоже это помнишь? Помнил?
Миртия, черепашья шея, лишила меня перекуса, а Тисиад отправил заниматься свазориями. Вы, ягнята, остались ни при чем, потому как миску умыкнул волк собственной персоной.
Погода, как и мое настроение, под вечер резко испортилась, и это задержало маму в гостях, а нас с Тисиадом на крыльце. Я вытягивал ноги, и струи дождя приятно барабанили по моим пальцам.
— Разве тебе не стыдно? Украл мед, — сказал он. Я пожал плечами.
Я часто подслушивал разговоры отца с дядькой. Они тоже любили воровать, правда, деньги и у государства свободных людей.
Я сказал:
— Это мед моей семьи, правильно? Значит, он принадлежит мне.
— Никогда не слышал, чтобы сын наследовал от отца мед.
— Если наследует пасеки, наследует и мед.
Тисиад пожал плечами. В наступающей темноте пятна на его носу казались каплями крови.
— В любом случае, — сказал Тисиад. — Не надо было так делать. Тогда бы тебя не наказали.
— А я бы еще раз так сделал.
— Боги услышат, что ты бесстыдный, и еще сильнее накажут тебя.
Я пожал плечами, сделал вид, что никаких богов не боюсь. Тисиад сказал: