Отношение Иисуса к Богу то же, что и всех прочих пророков. Он был орудием духа, вот и все. Идеальный Адам, в более или менее затуманенном виде имеется в сердца всех людей, рождающихся в мире, но у пророков, столпов мира, он в состоянии ясного сознания и совершенного обладания. "Наш Господь, - говорит Петр, - никогда не говорил, что есть другой Бог, чем тот, который все создал, и не провозглашал себя Богом; он только, вполне правильно, назвал блаженным того, кто его провозгласил сыном Бога, который все создал.-Но разве ты не находишь, - сказал Симон, - что происшедший от Бога есть Бог? - Как же это может быть? - отвечает Петр.- Сущность Отца в том, что он не зарожден; сущность Сына в том, что он зарожден; то, что зарождено, нельзя, сравнивать с тем, что не зарождалось или само себя зарождает. Тот, в ком не все тождественно с другим, не может быть именуем общим с ним наименованием". Автор никогда не говорить о смерти Иисуса и не дает понять, что эта смерть имеет всего глазах теологическое значение.
Итак, Иисус пророк, последний из пророков, тот, о котором Моисей сказал, что он придет после него. Его религия есть лишь очищенная религия Моисея, подбор преданий, из которых одни были хороши, а другие дурны. Его религия совершенна; она хороша и для евреев и для эллинов, для людей образованных и для варваров; она одинаково удовлетворяет сердце и ум. Ее продолжатели - двенадцать апостолов под главенством Петра, и те, кому они передают свою власть. Обращаться к снам, к видениям дело самомненных.
Как странная смесь евионизма и философского либерализма, узкого католичества и ереси, страстной любви к Иисусу и опасения, что его значение будет преувеличено, светской образованности и причудливой теософии, рационализма и веры, - книга, не могла долго удовлетворять правоверие, но она подходила к эпохе синкретизма, когда различные пункты христианской веры еще не определились с точностью. Потребовались чудеса прозорливости новейшей критики, чтобы под маскою Симона Волхва различить теперь сатиру на Павла. В общем, книга стремится к примирению. Это творение умеренного евионита, с эклектическим складом ума, одинаково нерасположенного к несправедливым выходкам гностиков и Маркиона против иудаизма и к женской проповеди последователей Монтана. Обрезание не предписано, но обрезанный стоит выше необрезанного, Иисус равен Моисею; Моисей равен Иисусу. Совершенство в том, чтобы постигнуть, что оба объединены, что новый закон есть старый, и старый тот же новый. Кто знает один, может обойтись без другого. Каждый да остается у себя и не питает ненависти к другим.
Таким образом, это было полное отрицание учения Павла. Для нашего теолога Иисус скорее восстановитель, чем новатор. Даже в этом восстановлении Иисус лишь истолкователь предания мудрецов, которые среди всеобщей испорченности никогда не теряли истинного смысла Моисеева закона, который есть лишь религия Адама, первоначальная религия человечества. По псевдо-Клименту, Иисус тот же Адам. По апостолу Павлу, Иисус есть второй Адам, во всем противоположный первому. Идея падения Адама, составляющая основу теологии Павла, тут почти исчезает. В одном отношении в особенности автор-евионит судит более здраво, чем Павел. Павел постоянно твердил, что в избрании и христианском призвании человека не заключается никакой личной заслуги. Боле либеральный евионит полагает, что праведный язычник подготовляет свое обращение своими добрыми качествами. Он далек от мысли, что все действия неверующих греховны. В его глазах заслуги Иисуса не имеют исключительного значения, которое им присвоено в системе Павла. Иисус ставит человка в соотношение к Богу; но не ставить себя вместо Бога.
Пеевдо-Климентинский роман резко отличается от действительно подлинных произведений первоначального христианского вдохновения своей многоречивостью, риторикой, отвлеченной философией, заимствованной в наибольшей своей части от греческих школ. Это уже не семитическая книга без оттенков, как чисто иудео-христианские произведения. Автор большой поклонник иудаизма, но ум у него греко-итальянский, политический, озабоченный прежде всего общественной нуждой и нравственностью народа. Его культура чисто греческая. Из созданного эллинизмом он отвергает только одно - религию. Во всех отношениях он гораздо выше святого Юстина. Значительная часть церкви приняла его сочинение и дала ему место в ряду наиболее чтимых книг времен апостольских, за рубежом Нового Завета. Заключавшиеся в нем грубые заблуждения относительно божественности Иисуса Христа и священных книг не позволили ему сохранить это место; но читать его продолжали. Правоверные находили ответ на все, утверждая, что Климент написал книгу безукоризненную, но что еретики впоследствии ее исказили. Делались извлечения, где неудобные места были пропущены, и им охотно присваивалась боговдохновенность. Мы уже видали и еще увидим много примеров сочиненных еретиками романов, которые таким образом вторгались в правоверную церковь и были ею признаваемы, в виду их поучительности и пригодности к возбуждению благочестия.
Дело в том, что эта евионитская литература, несмотря на ее несколько детскую наивность, обладала в высшей степени христианской елейностью. Ее тон, тон прочувствованной проповеди, в духе строго церковном и пастырском. Псевдо-Климент по меньшей мере такой же восторженный сторонник иерархии, как и псевдо-Игнатий. Община объединяется в лице главы; духовенство необходимый посредник между Богом и паствой. Епископа должно понимать с полуслова, не ждать, пока он скажет: "Такой то мой враг", а уже заранее бежать от этого человка. Дружить с теми, кого епископ не любить, разговаривать с людьми, которых он избегает, значит, отлучать себя от церкви и становиться в ряды злейших ее врагов. Обязанности епископа столь трудны, каждый должен стараться облегчить их ему; диаконы - очи епископа; они должны иметь надзор за всем, все знать для него. Рекомендуется род шпионства; то, что можно назвать клерикальным духом, никогда не выражалось более резкими чертами.
Воздержание и благочестивые подвиги ессениян ставились очень высоко. Чистота нравов была главною заботою этих добрых сектантов. В их глазах прелюбодеяние было хуже убийства. "Целомудренная жена прекраснее всего, что есть на свете, совершеннейшее воспоминание о первоначально сотворенном Богом. Жена благочестивая, находящая удовольствие лишь в обществе святых есть украшение, благоухание и пример для церкви; она помогает целомудренным пребывать в целомудрии; она восхищает самого Бога. Господь ее любит, желает обладать ею, хранить ее для себя; она его дитя, невеста сына Божия, одетая священным светом".
Эти мистические образы не делают, однако, автора сторонником действия. Он слишком еврей для этого. Он требует, чтобы священники рано женили молодых людей и побуждали к браку даже стариков. Жена - христианка любит своего мужа, всячески ласкает, угождает, служить ему, старается ему нравиться, повинуется ему во всем, в чем нет непослушания к Богу. Быть любимой кем-либо, кроме мужа, для нее большое горе. О! как безумны мужья, старающееся отвратить своих жен от страха Божия! Главный источник целомудрия церковь. Там жена научается своим обязанностям и слышит о суде Божием, который за миг удовольствия карает вечной мукой. Муж должен бы был заставить жену идти на такие проповеди, если бы не успел побудить ее к этому ласками.