Монтанизм был крайностъю; он был обречен на погибель. Но, как все крайности, он оставил глубокий след. Христианский роман был отчасти его делом. Два великие предмета его энтузиазма: целомудрие и мученичество, остались основными элементами христианской литературы. Именно монтанизм выдумал эту странную ассоциацию идей, создал деву-мученицу и, введя женскую прелесть в самые мрачные изображения пыток, дал начало той странной литературе, от которой, начиная с I века, хрнстианское воображение никогда не отрешалось. Ряд этих произведений, где наслаждение неотделимо от суровости, открывают монтанистские деяния св. Перпетуи и африканских мучеников. дышащие верою в духовные дары, полные крайнего ригоризма и пламенных стремлений, пропитанные сильным благоуханием сдержанной любви, соединяющие тончайшие образы ученой эстетики с самыми фанатическими мечтами. Стремление к мученичеству становится болезнью, которую невозможно сдержать, и эта мрачная история выразилась эпидемическими действиями в толпах циркумцеллионов, которые, как безумные, бегали по стране ища смерти и заставляли людей предавать их мученичеству.
Целомудрие в браке осталось одной из основ христианского романа. А это, конечно, мысль монтанистская. Как и лже-Гермас, монтанисты беспрестанно шевелят опасный пепел, который можно оставить в покое со скрытыми под ним огнями, но который рискованно гасить насильственно. Предосторожности, которые они принимают в этом отношении, свидетельствуют об известной озабоченности, более сладострастной в сущности, чем свобода светского человека. Во всяком случае, эти предосторожности из числа тех, которые увеличивают зло или, по крайней мере его выдают, обнажают. На каждой странице монтанистских писаний встречается преувеличенное опасение красоты, запрещения относительно женского туалета и в особенности против ухищрений причееки, что позволяет заключить о чрезвычайной чувствительности к искушению. Женщина, которая невиннейшим расположением прически старается понравиться и возбуждает простейшую мысль, что она красива, становится, по учению этих жестких сектантов, столь же виновной, как та, которая возбуждает к разврату. Демон волос ее накажет. Отвращение от брака имело причины, которые должны бы были расположить к нему. Мнимое целомудрие енкратитов часто было лишь бессознательным самообманом.
Целый роман, - конечно, монтанистский, так как там доказывается, что женщины имеют право преподавать и совершать таинства,-весь построен на этом достаточно опасном недоразумении. Мы говорим о Thecla. Гораздо более скабрезного и возбуждающаго в романе святых Нерея и Ахиллея; целомудрие никогда не изображалось с большим сладострастием; никогда не говорилось о браке с более наивным бесстыдством. Пусть прочтут в Григории Турском прелестную легенду о двух Овернских Любовниках; в Деяниях Иоанна, пикантный эпизод Друзианы; в деяниях Фомы, рассказ об Индийских Обрученных; у св. Амвросия, эпизод об антиохийской девственнице в непотребном доме. Тогда станет понятным, что века, которые питались такими рассказами, могли, без особенной заслуги, воображать, что они отказались от греховной любви. Одна из тайн, глубоко прозренных основателями христианства, заключается в том, что целомудрие есть наслаждение, и что половая стыдливость есть один из видов любви. Обыкновенно люди, которые боятся женщин, всех более их любят. Как часто можно справедливо сказать аскету: Fallit te incautran pietas tua. В некоторых частях христиансвого мира, возникала в разное время мысль, что женщин никогда не должно видеть, что им прилична жизнь затворниц, по обычаю, установившемуся на мусулъманском Востоке. Легко понять, до какой степени изменился бы характер церкви, если бы эта мысль взяла верх. Отличие церкви от мечети и даже от синагоги, заключается именно в том, что женщина туда вступает свободно, наравне с мужчиной, даже когда отделена или даже завешана. Предстояло решить, будет ли христианство, как впоследствии ислам, религией мужской, откуда женщина почти исключена. Католическая церковь остереглась от этой ошибки. На женщину возложены были в церкви диаконские обязанности, и ей предоставлены хотя подчиненные, но частые сношения с мужчинами. Крещение, причащение, дела благотворительности требовали постоянных отклонений от обычаев Востока. Католическая церковь и тут, с редкой верностью такта, нашла середину между преувеличениями различных сект.
Так объясняется замечательное соединение застенчивой стыдливости и нежной доверчивости, которое характеризует нравственое чувство в первобытных церквях. Откидываем низкие подозрения пошлых развратников, неспособных понять подобную невинность! Все было чисто в этих святых вольностях; но какая требовалась чистота, чтобы наслаждаться ими и Предание гласит, что язычники завидовали праву священника видеть мгновение в купельной наготе ту, которую святое погружение сдедает его духовной сестрой. Что сказать о "святом поцелуе", который как consolameatum катаров, был амброзией этих целомудренных поколений, об этом поцелуе, который был таинством силы и любви, память о коем, соединенная о торжественными впечатлениями акта причащения, на многие дни нашла душу как бы благоуханием? Отчего же любили церковь до такой степени, что в случае выхода из нее, готовы были идти на смерть для возвращения в ее лоно? Оттого, что она была школой безконечных радостей. Иисус воистину был среди своих. Более ста лет после своей смерти, он еще научал высшим наслаждениям, открывал высшие тайны.
Глава 16. Марк Аврелий у Квадов - Книга Дум
Слишком мало заботившееся о происходившей в остальном мире, правительство Марка Аврелия существовало, по-видимому, только для улучшений внутренних. Единственное крупное организованное государство, смежное с границами империи, царство Парфянское уступало натиску легионов. Люций Вер и Авидий Кассий покоряли области, которые лишь временно были заняты Траяном, Армению, Месопотамию, Адиабену. Действительная опасность была за Рейном и Дунаем. Там жили в грозной неизвестности энергические племена, преимущественно германского происхождения, которых римляне знали лишь по красивым и верным телохранителям (швейцарцам тех дней), которыми иные императоры любили себя окружать, или по великолепным гладиаторам, которые возбуждали бурные восторги амфитеатра, когда внезално разоблачали красоту своего нагого тела. Покорять шаг за шагом этот непроницаемый мир, отдалять миля за милей пределы цивилизации; для этого крепко утвердиться в Богемии, в этом центральном четырехугольнике Европы, где еще должна была оставаться значительная основа кельтских боянов; оттуда подаваться вперед, как американские пионеры, вырубить дерево за деревом Геркинейский лес, заменить колониями племена, еще не сроднившияся с землей, утвердить и цивилизовать эти народности с богатым будущим, обратить на пользу империи на редкие качества, их надежность, телесную силу, энергию; перенести истинные границы империи, с одной стороны, к Одеру и Висле, с другой, на Прут или Днестр, и дать, таким образом, латинской части империи решительное преобладание, которое предупредило бы отпадение греческой и восточной части; вместо постройки рокового Константинополя, поместить вторую столицу в Базеле или Констанце и обеспечить, таким образом, и великому благу империи, кельто-германским народам политическую гегемонию, которую им предстояло завоевать позднее на развалинах империи, - вот какова должна была быть программа просвещенных рямлян, если бы они были лучше осведомлены о состоянии Европы и Азии и лучше знали географию и сравнительное народоведение.