Содержание романа было подсказано временем. Прямое подтверждение этому есть в письме Марка Твена, написанном в 1887 году.
«Когда я окончил читать «Французскую революцию» Карлейля в 1871 году, я был жирондистом, время от времени я читал снова, читал по-разному — находясь под влиянием и изменяясь шаг за шагом; это делала жизнь и среда (и Тэн и Сен-Симон), и теперь я снова взял книгу и ощутил, что я — санкюлот! — и не какой-либо розовый, бескрасочный санкюлот, а Марат. Карлейль не учит ничему подобному: это изменение во мне, — в моей оценке окружающего… ничего не остается неизменным»[373].
Действительно, «Карлейль не учит ничему подобному». Этому учит жизнь. Янки в романе — живой образ американца XIX века, живое воплощение той политической активности, о которой Марк Твен мечтал еще в «Позолоченном веке».
Вставая на защиту прав народа, герой романа Твена поднимает восстание, борется с оружием в руках, беспощадно расправляется с врагами. Недаром Твен заставляет янки вспоминать такие эпизоды из английской истории, как народные восстания под предводительством Джека Кэда и Уота Тэйлора.
Враги янки — господствующие классы; на народ янки не поднимает руки даже тогда, когда тот, обманутый и запуганный, переходит на сторону дворянства.
Примечателен разговор янки со своими юными соратниками:
«— Вы — английские мальчики, и вы останетесь английскими мальчиками, не запятнав этого имени. Не мучайте больше себя сомнениями, успокойтесь. Рассудите: вся Англия идет на нас, но кто идет впереди? Кто, по обычным правилам войны, идет в первых рядах? Отвечайте.
— Конные отряды закованных в латы рыцарей.
— Правильно. Их тридцать тысяч. Они покрывают собой необозримое пространство. Поймите: кроме них, никто не войдет в песчаный пояс. Только с ними мы расправимся. А массы граждан, шествующие в арьергарде, мгновенно отступят, — у каждого из них найдется неотложное дело. Все рыцари — дворяне, и только им придется плясать под нашу музыку. Ручаюсь вам, мы будем сражаться лишь с этими тридцатью тысячами рыцарей».
Янки в романе привлекает в ряды своих приверженцев лучших и смелых людей из народа и с помощью этих «средневековых» юношей проводит телеграф, телефон, прокладывает провода под землею, организует газету, строит фабрики.
Автор выражает твердую уверенность в том, что люди из народа способны стать создателями подлинной культуры, намного более высокой, чем культура паразитических классов.
Когда Твен начинает говорить о неисчерпаемых возможностях народа, он оставляет обычный для романа юмористический тон, речь его начинает приобретать торжественность и патетичность.
«Лучшие руководящие умы всех стран во все времена и века выходили из народной толщи, из глубины нации — и только из нее, а не из привилегированных классов».
По всему произведению рассыпаны горячие тирады в защиту суверенных прав народа, попираемого «монархией», то есть группой насильников и узурпаторов, действующих при самой активной помощи церкви.
На протяжении всего романа Марк Твен борется со «страшной и могущественной» церковью, породившей изуверское сочетание благочестия и жестокости, союз тирании и креста. «Не раз я сам видел, — говорит в романе янки, — как дворянин, застигнув врасплох врага, останавливался помолиться, прежде чем перерезать ему горло». Благочестие и благородство, доказывает Твен, понятия, исключающие друг друга. Благочестие скрывает самые низменные инстинкты и самые гнусные пороки. Мерлин мстителен, жесток, коварен, хитер, бесчеловечен, властолюбив, беспощаден. Люди, доверившиеся ему, — жалкие марионетки в руках этого великого интригана. Их мозг затуманен, лишен ясности, они беспомощны, запуганы — жертвы религиозных предрассудков и слепой доверчивости. «В каких-нибудь два-три столетия, — пишет Твен в романе, — церковь сумела превратить нацию людей в нацию червяков».
Имеет ли это непосредственное отношение к американской жизни?
Ко времени появления романа Твена в США насчитывалось 97 различных религиозных сект, свыше 100 тысяч воскресных школ, где населению прививались религиозные взгляды, около 50 тысяч церковных организаций. В конце 80-х и в 90-х годах католическое движение активизировалось во всех областях общественно-политической жизни страны. Церковники становились конгрессменами, признанными политическими ораторами, навязывали свои религиозно-эстетические каноны литературе, влияли на критику.
Католическая церковь забрала в свои руки огромное количество светских школ и стала оказывать ощутимое влияние на всю систему образования. Католические прелаты употребляли всяческие приманки, чтобы оказать на взрослых и детей свое влияние: доставляли безработным работу, оказывали медицинскую помощь, выдавали пособия, подарки детям.