Роман заканчивается тем, что Дильворти, благополучно извернувшись, продолжает свою «кипучую» деятельность. Такая концовка символична. Дильворти останутся неуловимыми до тех пор, пока они будут хозяевами законодательных собраний.
Дильворти — напыщенное убожество, ничтожество в интеллектуальном отношении. Его ханжеская высокопарность в речах, обращенных к избирателям, умопомрачительная ловкость в темных аферах, совершаемых с помощью членов законодательных собраний страны, необходимы писателю для того, чтобы охарактеризовать демагогию как политический бизнес. Демагогия — дымовая завеса; она заслоняет от народа реальные дела политиканов. В то время как американский обыватель тешит свое мелкое самолюбие игрой в высокопарность, называя города и своих детей громкими именами, прославленными в истории, Дильворти делает на этом увлечении крупную политическую игру, приносящую ему огромные барыши.
Одна-две гротескно выделенные черты Дильворти — краснобайство и наглая изворотливость — дают Марку Твену возможность создать характерный для начала 70-х годов новый послевоенный тип политического дельца США.
Политика — бизнес; в этом кратком и многозначительном художественном обобщении заложено многое. Твен-реалист заметил то зерно, из которого вскоре вырастут ядовитые злаки.
В «Позолоченном веке» Твен выражает тревогу по поводу того, что народ, равнодушный и пассивный, передоверил государственную власть банде грабителей.
Нужно отдать должное прозорливости Твена: он чуял смертельную опасность в политической пассивности народа. Он внушал рядовому американцу мысль о том, что политические права народа — его суверенные и священные права. Поступившись ими, трудно будет вырвать их обратно из рук хищников-бизнесменов.
Насколько верны были позиции Твена, описавшего всеобщую продажность сенаторов и конгрессменов и преступное равнодушие народа к политическому бесчестию правительственных учреждений, говорит письмо Энгельса к Марксу от 15 ноября 1862 года. Энгельс пишет, ожидая результатов выборов в Нью-Йорке:
«Никак не могу понять, каким образом народ, поставленный перед великой исторической дилеммой, когда дело идет о его собственном существовании, может после восемнадцатимесячной борьбы стать в своей массе реакционным и голосовать за малодушную уступчивость. Хотя это и хорошо, что буржуазная республика основательно оскандалилась также и в Америке… но все же меня злит, что какая-то паршивая олигархия с населением в два раза меньшим оказывается столь же сильной, как и неуклюжая, большая, беспомощная демократия».[176]
Политическая неразвитость масс глубоко тревожит Марка Твена. Люди не умеют понять своей беды, хотя «большинство американцев прямолинейны и честны», — утверждает Твен в предисловии к роману. В романе Твен выступает как политический воспитатель масс, учит их развивать в себе умение критиковать, обобщать, анализировать.
Рассуждая в романе о том, что народ был возмущен наглостью хищника-политикана, Твен комментирует:
«Заметьте, он был возмущен не потому, что подкуп — явление необычайное для нашей общественной жизни, а только потому, что это был еще один новый случай. Может быть, хорошим и достойным людям, составляющим народ, не приходило в голову, что, продолжая уютно сидеть по домам и передав истинный источник своей политической мощи («основные права») в руки содержателей баров, игорных домов и бесчестных спекулянтов, — словом, людей, которые не церемонятся вознаграждать себя щедрой рукой из общественной казны за время, которое они отнимают для общественного служения у своих спекуляций и ремесел, — они всегда могут ожидать «нового» случая в таком же роде и даже дюжины и сотни их…»
Народ — это великая сила, когда она в действии. Твен свято верит в политическую мощь народа и употребляет все старание писателя-публициста, чтобы расшевелить, растормошить этого ленивого великана, вызвать к жизни его политическую активность. В этом отношении «Позолоченный век» — роман, близко стоящий к публицистике.
В предисловии к роману Марк Твен пишет: «В государстве, где нет лихорадки спекуляций, не может появиться жажда внезапного обогащения».
Это жизненное наблюдение определяет внутреннюю связь художественных образов в романе: спекулянты Дильворти порождают Селлерсов. Одержимые маньяки, грезящие о богатстве, заражают весь народ несбыточными химерами и равнодушием ко всему, что не связано с наживой.
«Селлерс — колоссальное комическое создание», — писал в 1912 году Джон Мейси[177].