Принцесса не ответила сразу. Она медленно подошла к столу, коснулась кончиками пальцев резной карты маркграфства.
— Ясности, — повторила она. — Вот чего вы хотите. Благодарю вас за внимание, граф Лерхайм. Спасение – чудо, дарованное Господом и руками барона. Но… но прибытие в Швацц стало не возвращением домой, а вступлением на поле, усеянном шипами. Голос ее окреп, зазвучал с горечью. Мои собственные вассалы, граф, правят здесь. А я… я лишь тень в собственном дворце. Швацц — это не шкатулка с драгоценностями, которую можно открыть и поделить. Это — пороховая бочка, граф. Здесь нет ясности. Только страх. И лояльность, которой боятся.
= Ваша Светлость, – Лерхайм нахмурился, вежливость его сменилась искренней настороженностью, – «прошу прощения за прямоту, но… в каком смысле? Вы – законная наследница и правительница. Неужели осмеливаются открыто оспаривать вашу власть?
- Оспаривать? Пока – нет, – ответила Оливия, и в ее глазах вспыхнул огонек ярости. - Они ее… игнорируют. Узурпировали. Она сжала кулак. - Триумвират, граф! Канцлер Брудервальд – мой двоюродный дядя, старый лис, сидящий в своем кресле со времен мой отца. Казначей Амциллер – его правая рука, вечно твердящий о пустой казне. Майордом Вергель – толстый, дышащий с трудом, но умудряющийся контролировать каждый уголок этого замка. За ними – старые фамилии Винцлау, сплетенные браками и долгами. Они чувствуют себя настоящими хозяевами.
Волков, до сих пор молча наблюдавший за двором из окна, обернулся. Его лицо было каменным, голос – сухим и режущим: - Вчера вечером Ее Высочество пожелала проверить опись своих драгоценностей. Кастелян – ставленник Вергеля – заявил, что бумаги "затерялись у казначея". Сегодня утром она потребовала пять тысяч талеров на свадебные приготовления – Амциллер "срочно уехал по делам". Он сделал паузу, его взгляд, жесткий, как сталь, устремился на Лерхайма. - А платье… дорогое платье, которое принцесса точно оставила здесь, просто исчезло. Как и пара батистовых рубах. Кастелян пообещал "провести розыск среди прачек". Словно вор – прачка, а не он сам или его приятели.
- Это… это неслыханное неуважение! – Лерхайм был явно шокирован, его аристократическое спокойствие дало трещину. - Воровство в покоях сеньоры! И казна… Земля Винцлау известна своим богатством. Мельницы, виноградники, стада… Откуда пустая казна? Войн же не было?
- Именно! – воскликнула Оливия с горькой иронией. - Ни войн, ни грандиозных строек при муже. Только псарни да охотничьи парки. А деньги… деньги тают. Она указала на золотую цепь, лежавшую на столе рядом с Волковым. – Во время прошлого визита барона, Брудервальд явился к барону. Сам! С рассветом! Смотрите. Принес это. Цепь Ордена Голубя – высшая награда Винцлау. Заявил, что это награда совета барону за мое спасение.
Волков усмехнулся, коротко и саркастически: - Очень торопился вручить. Будто боялся, что Ее Высочество сама захочет меня наградить и перехватит его инициативу. Он посмотрел прямо на Лерхайма, и в его глазах читался холодный расчет. - Или… или хотел лично продемонстрировать, кто здесь настоящий источник милости и власти. Кто распределяет награды. "От совета". Совета, который он контролирует.
Лерхайм хмурился, понимание озаряло его лицо. - Это не просто награда, Ваша Светлость. Это политический жест. Он ставит себя и свой совет выше вашей воли. Более того, он публично связывает награду героя Ребенрее с собой, а не с вами. Это… опасно.
- Это унизительно! – голос Оливии дрогнул от сдерживаемых эмоций. - Я мечтала, как сама выберу достойный дар своему спасителю! Коня, доспехи… А он… он украл и это! Она сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. - Но это цветочки, граф. Главное – ландтаг.
- Ландтаг? – Лерхайм напрягся. - Созыв сословий? По чьей инициативе? И для чего?
- По инициативе Брудервальда! – выпалила Оливия. - Еще до моего паломничества он начал муссировать эту тему! А теперь… теперь он хочет собрать его для обсуждения моего будущего замужества. Горечь вернулась в ее голос. - Говорит, что "судьба маркграфини важна для всех в Винцлау" и "сеньоры имеют право участвовать в собственной судьбе".
Волков резко обернулся от окна. Его голос прозвучал как удар лезвия: - "Право участвовать в собственной судье" – это красивые слова для мятежа. Они прекрасно знают о договоре императора с домом Ребенрее. О юном графе Сигисмунде. Они хотят его сорвать. Протащить своего кандидата. Человека, который будет им удобен. Марионетку. Он замолчал, но недоговоренный смысл висел в воздухе тяжелее слов: тогда Винцлау окончательно отойдет под их полный контроль, а дочери Оливии станут пешками или жертвами.