Поднялась паника. Брудервальд, мгновенно переключившись, заорал о "дурном знаке", о "гневе небес на неправедное правление". Лерхайм отдавал резкие, четкие приказы своим людям. Майордом Вергель, бледный как полотно, метался, не зная, что делать. Волков, отбросив осторожность, шагнул вперед и опустился на колени рядом с бьющимся в припадке гвардейцем. Конвульсии внезапно прекратились, тело обмякло. Глаза юноши снова стали человеческими – полными животного ужаса, боли и полного непонимания происходящего. Он хрипел, пытаясь вдохнуть. Но на его шее, чуть ниже линии шлема, там, где кожа была особенно нежной, проступало странное пятно. Не синяк, а нечто иное – темное, почти черное, с нездоровым лиловым отливом, похожее на гниль или ожог от прикосновения чего-то нечистого. И запах... слабый, но отчетливый, мерзкий запах тления и старой, запекшейся крови повис в воздухе вокруг него.
Агнес, воспользовавшись суматохой, проскользнула к Волкову и шепнула ему на ухо, ее голос был сухим листом:
- Знак, Иероним. Он помечен. Демон был здесь. Это не атака. Это... объявление войны. Он показывает, что может быть везде. В кого угодно. Он начинает.
Отсрочка была выиграна. Но цена оказалась выше ожидаемой. Тень демона Виктора не просто витала над Шваццем – она уже протянула свои щупальца в самое сердце дворца. Игра в политику внезапно превратилась в борьбу за выживание против существа из кошмаров. Генерал Фолькоф фон Эшбахт смотрел на пятно на шее гвардейца, чувствуя, как ледяной страх борется в нем с яростью. Первый ход тьмы был сделан. Теперь был их черед. И времени на дипломатию оставалось катастрофически мало.
Глава 27. Послезнамение и Стальные Сети
Хаос в Зале Совета улегся так же внезапно, как и возник. Гвардейца, бледного, трясущегося и покрытого холодным потом, унесли на носилках лекари. Темное пятно на его шее к их приходу чудесным образом побледнело, почти исчезнув, оставив лишь желтоватый синяк и тот едва уловимый запах тления, который вскоре рассеялся, растворившись в общем смраде страха и пота. Брудервальд, оправившись от первоначального шока, тут же попытался обратить инцидент в свою пользу. Он встал, откашлялся, пытаясь вернуть себе достоинство, но голос все еще дрожал от напускного негодования и священного ужаса:
- Видите, господа?! – он простер руку в сторону двери, где только что лежал гвардеец. - Знаки! Ясные знамения свыше! Земля стонет под бременем неправедного правления и отказом от своего святого долга! Этот... припадок – не что иное, как предупреждение небес! Ландтаг должен собраться немедленно, дабы умилостивить гнев святых и положить конец смуте!
Лерхайм, вернувший себе ледяное спокойствие статуи, поднялся. Его голос, мягкий, но неумолимый, как течение ледниковой реки, парировал истерику канцлера:
- Господин канцлер, позвольте призвать вас к благоразумию. Несчастный случай или нервное истощение молодого стражника – дело медиков и духовника. Ссылаться на знамения и толковать волю небес в вопросах государственной важности... – он слегка наклонил голову, – ...не по-христиански и не по-государственному. Маркграфиня, – он повернулся к Оливии с вежливым, но холодным поклоном, – проявила мудрость и верность закону: обращение к Императору как к верховному сюзерену – единственно правильный и безупречный шаг. Я не сомневаюсь, что Его Светлость герцог Ребенрее, наш общий благодетель, поддержит такое благоразумное решение. Его слова были направлены не столько на Брудервальда, сколько на колеблющихся членов Совета и на саму Оливию, тонко напоминая, что герцог пока на ее стороне в этом конкретном шаге. И что его, Лерхайма, слово здесь весомо.
Совет разошелся в гулком, недовольном бормотании. Брудервальд, прежде чем удалиться, бросил на Волкова и Оливию взгляд, полный такой немой, кипящей ненависти, что казалось, воздух вокруг него закипал. Лерхайм, кивнув Волкову с вежливой, но ледяной сдержанностью, удалился в сопровождении своей тени Мейера – им было о чем срочно поговорить и о чем немедленно доложить в Вильбург, резиденцию герцога Ребенрее.
В опустевшем зале остались лишь Волков, Оливия и Агнес. Маркграфиня дрожала, ее ледяное спокойствие растаяло, обнажив ужас.
- Что это было, Иероним? – прошептала она. - Этот взгляд... он был... нечеловеческим.
- Тень старого врага, Оливия, – тихо ответил Волков. Боль под левой ключицей была тупой, постоянной напоминальницей об опасности. - Тельвисы. Вернее, то, что от них осталось. Демон в облике слуги Виктора. Он здесь.