В этот момент всеобщего смятения, когда взоры были прикованы к схватке на возвышении, из служебной двери за колоннами выскользнула фигура. Старик-слуга в поношенной ливрее дворцовых лакеев, сгорбленный, с трясущимися руками, нес поднос с кувшином воды и хрустальными кубками. Его движения были медлительными, безобидными. Он направлялся к столу маркграфини, чтобы подлить ей воды. Никто не заметил, как его тень на каменном полу на мгновение дернулась неестественно, не совпадая с движением тела. Никто, кроме Агнес. И она увидела, как глаза старика, мелькнувшие из-под нависших седых бровей, были не старчески мутными, а пустыми и бездонными, как провалы в вечную ночь. Виктор! – мысленный крик ведьмы прозвучал громче грома.
У ног Гуаско, старого егермейстера, стоявшего у стены в роли простого оруженосца, пять коренастых, мощных псов, выведенных для медвежей охоты до сих пор лежавших сонными клубками мышц, вздыбились одновременно. Низкое, злобное рычание вырвалось из пяти глоток, шерсть встала дыбом вдоль хребтов. Их взгляды, острые и яростные, были прикованы не к орущему Брудервальду, а к сгорбленной фигуре "старика", приближавшегося к Оливии. "Что с псинами?!" – вскрикнул кто-то в изумлении. "Взять! – скомандовал Гуаско хриплым, не терпящим возражений голосом, спуская поводки. – Взять его, Граф!"
Псы рванули как выпущенные из лука стрелы. Молнии из мышц, ярости и натасканного чутья. Они пронеслись мимо ошеломленных стражников, мимо отпрянувших делегатов, не обращая внимания на морок, скрывавший истинную суть слуги. Их ноздри, вдыхавшие запах тления из Тельвисского замка, горечи с костров Ланна и скверны из комнаты Элеоноры, вели их неуклонно к источнику чужизны. Они сбили "старика" с ног прежде, чем его рука успела приблизиться к Оливии. Поднос с кубками полетел, разбиваясь с хрустальным звоном. Псы впились в грубую ливрею, рвали ткань и то, что под ней, глухим, злобным рычанием, невзирая на невидимые щиты демона. Под крики ужаса и непонимания, охватившие зал, маскировочная пелена Агнешки дрогнула и спала. Под морщинистой кожей старика проступило другое лицо – искаженное бешеной яростью, но человеческое: высокие скулы, острый подбородок, холодные серые глаза, пылающие нечеловеческой ненавистью. Виктор в своей физической оболочке.
- Он! – закричала Агнес, вскакивая и указывая на фигуру под собаками. Голос ее резал гул, как сталь. – Демон в плоти! Убийца Элеоноры! Он пришел за маркграфиней! Стража, опомнившись, бросилась вперед. Монахи Трибунала, ждавшие этого, вынесли тяжелые серебряные цепи, покрытые выгравированными молитвами. Виктор, захлебываясь от ярости под собачьими хватками, видел приближающиеся цепи. Его человеческое лицо скривилось в гримасе абсолютного презрения.
- Жалкие слепцы! – его голос, хриплый, но полный потусторонней мощи, заглушил рык псов. – Смерть этой оболочки – конец вашим кукольным графам! Они растают вонючей жижей! А я... Я ВЕРНУСЬ! Его последние слова потонули в звоне серебра, опутавшего его с головы до ног. Солдаты, бледные от ужаса, но крепкие, потащили его прочь, к дверям, ведущим в сырые подземелья Ратуши. Его взгляд, полный обещания вечной войны, на миг впился в Волкова. В нем не было поражения. Только отсрочка и предвкушение будущей мести.
Глава 37. Последний допрос.
Методы допроса инквизиции, успешно применимые к людям, не работали. Демон не был порождннием Неба или Преисподней. Он был носителем первобытного Хаоса.
Воздух гудел от латинских псалмов и напряжения, витающего, как предгрозовая тишина. В центре круга из холодного железа и серебряных листов со стихами Писания, стоял Виктор в оболочке старого ливрейного слуги. Его скованное серебряными цепями с выгравированными молитвами тело излучало холодную ярость. Сиреневое мерцание под кожей пульсировало в такт беззвучным проклятиям.
Глава комиссии, прелат брат Габриэль, лицо мертвенно-бледное, крепко сжимал Распятие из черного дуба, в центр которого было вправлен истинный гвоздь из креста спасителя, драгоценная реликвия из хранилища Святого Престола. Его голос, хриплый, прорезал молитвы:
— Сущность! — голос Габриэля гремел под сводами, заглушая демонический вой. — Мы требуем твоей Сути, тварь! Не оболочку – твое Имя, твою Сердцевину! Явись!
Виктор зашелся ледяным, многослойным смехом. Звук скреб по камню и по нервам.
— Мелкие черви! Вы думаете, ваши цепочки и завывания святости удержат Меня? Я старше того, кто изображен на этом кресте. Я – Вечность! Я – Голод между Звезд! Сожгите эту плоть – Я вернусь в час, когда ваша возлюбленная маркграфиня будет рожать вам ублюдка! Я выем его из чрева и...