Он в ней хотел выразить самого себя. И не мог.
А хуже отсутствия вдохновения может быть только отсутствие возможности реализовать наличное вдохновение. Это я вам говорю как автор постов в социальных сетях.
День изо дня художник ставил на мольберт новый холст, долго и тяжело на него смотрел, делал мазок-другой, понимал, что все не то, и что нет в нем самом таких вот мазков и ничего, что можно ими выразить, снимал холст и грубо откидывал в сторону. Так повторялось от трех до семнадцати раз в день.
Впал художник в депрессию настолько глубокую, что даже убираться дома перестал. А жил он недалеко от местной кочегарки, так что достаточно быстро все его подоконники и прочие рабочие поверхности покрылись толстым слоем черной сажи.
На какое-то время художник и вовсе перестал писать, а только лежал на диване и изредка подходил к окну посмотреть на серый город.
Впрочем, тяга к творчеству в нем была основной витальной силой, так что долго от него отнекиваться художник не смог бы при всем желании.
Но картина эта будто бы проклятой оказалась. Когда он с новым пылом приступил к работе, сопротивляться начало, казалось, само мироздание.
Сперва художник уронил новый холст, измазав его красками. Потом художник обломал ноготь о мольберт. А затем порезал руку о лопнувшую баночку с чистой водой. Причем лопнула баночка сама по себе, он ее даже не трогал.
В доме художника все стало ломаться. Если он работал вечером, то лампочка в комнате обязательно перегорала.
Первоначально неполадки были мелочными. Когда художник, опаленный новым приступом упертости, разобрался с мольбертом, холстом и ногтем и снова взялся за кисти, у его электрического чайника не сработал предохранитель, о чем художник узнал по тяжелому запаху гари и выключившимся пробкам. Художник весь день провел в попытках снова включить свет.
На следующий день засорилась раковина и художнику пришлось потратить время на прочистку труб.
За следующие недели произошло еще много поломок и травм. Забивались и лопались трубы, ножи ложились в руки исключительно лезвиями, непонятно с каких пор торчавшие из косяков гвозди впивались в бедра, посуда падала на голову и ноги и, конечно, разбивалась, а сам он то и дело наступал на осколки и посуды, и лампочек, раня ноги. Один раз что-то замкнуло в проводке и розетка на кухне, заискрившись, подожгла скатерть кухонного стола и обои.
Художник скоро сообразил, что если будет бороться со всем противостоящим ему фатумом, то так и не приступит даже к написанию картины. Поэтому от всех этих вещей он решил отгородиться. Все электрические приборы в квартире он отключил от розеток, все шкафчики и полки он снял со стен, все вещи, стоявшие на возвышенностях, он переставил на пол и запер в комнате, в которую и не заходил.
Он купил достаточно мощный для освещения комнаты электрический фонарь. Сначала хотел купить свечи или масляный фонарь, но решил, что второго пожара ему не нужно. Также он закупился едой, не требовавшей приготовления, и чистой водой.
Так у художника получилось приступить к работе.
И тогда начались проблемы с самим художником.
Он запинался на ровном месте, падал и больно бился о пол и мебель. Он постоянно прикусывал язык и щеки до крови. Но это было только начало.
В какой-то момент он начал мягчать и разваливаться. Раны перестали заживать. Они кровоточили и гноили. Один раз, потянувшись к кистям, художник зацепился пальцем за палитру. Палитра упала на пол, а палец отвалился. В приступе ярости художник подхватил свой измазанный в красках палец и коснулся им холста.
И именно в этот момент художник понял, к чему все идет.
Оказалось, что кровь его и гной его обладают именно теми необходимыми ему цветами, которые идеально ложатся на холст и выражают то, что он и хотел выразить.
Оказалось, что его лезущие и опадающие волосы могут придать изображению необходимый объем и текстуру.
Что его семя достаточно загущает и обледняет венозную кровь. Что фекалии дают теням глубину. Что глазной белок источает свет. Что слюна и слизь ротовая блестят внутренне.
Он понял, что самим собой напишет самого себя.
С него сползали лоскуты кожи, его конечности отваливались, а кости ломались, щелкая. А он писал, мазок за мазком переносясь в пространство картины.
Когда картина была закончена, художник уже был весь в ней. А перед мольбертом лежали только несколько осколков костей, пакли волос и обрывки кожи.
Картина была идеальной.
Фекалэнд.
В ходе одного проекта в одном среднестатистическом городке с населением меньше среднего что-то там подкрутили с биологическими свойствами клеток.