Его постоянно тошнило от запахов, а плеск рвоты об унитаз в очередной раз перегружал его слух.
Его голова невероятно болела от писка в ушах и кружилась, и все вокруг превращалось в невероятную карусель ощущений, и он с трудом мог даже перемещаться, потому что ориентироваться во всем этом хаосе было решительно невозможно, а каждый шаг был результатом титанических усилий и завершался колоссальной нагрузкой на все тело, вдавливающей его вниз.
Любое прикосновение к чему бы то ни было ощущалось как грубый контакт с наждачной бумагой. Даже одежда терлась о кожу и вызывала невыносимый зуд.
Хуже всего было то, что ощущения его путались. Звуки обрели четкие привкусы. Скрежет вилки о тарелку на вкус был как буква «о». Запах моркови звучал, как выстрел танка в морской глубине. Солнечный свет был похож на прикосновение спички к языку.
Он мог бы сойти от этого с ума.
Но на третий день такой жизни, он запнулся о порог и сломал себе шею.
Думаю, для него это было скорее облегчением.
Человек-кальян.
За кулисами капитализма нечисто,
Развратные яства - еще один признак
Бесящихся с жиру, за вуалью богатства
Скрывается голод, пороки и рабство.
Сильные мира сильны на фантазию,
Те, кто все видели, чтоб развлекаться,
Пустят любые средства на каприз,
Им много не надо, чтоб нас всех купить.
Ты встанешь пред ними на стол на лопатки,
Тебе между ног забьют в штольню шахту,
Кальянщик раздует на блюдце угли,
Ты медленно будешь гореть изнутри,
Жар стержня стального тебя разогреет,
Твоя цель - не дрогнуть, ни мускулом тела,
За ночи часы спина затечет,
Но все еще лучше, чем за станком?
Из твоих губ вырываются клубы -
Безумно ароматный пар.
Она тянется к тебе, она тянется к ним,
Она хочет вдохнуть тебя.
На ее губах привкус шампаня,
На твоих - бубльгум и мята.
Эти поцелуем человек-кальян
Прикоснется к миру богатых.
Они заплатят за свой жирный смех,
Они заплатят, будут пить и есть,
Они заплатят, а ты рад и клоуном быть,
Чтоб с голоду не сдохнуть на пиру чумы.
Они купят самого тебя,
И не обеднеет их карман.
Они заплатят, а ты будешь и крохами пьян,
Ты будешь хоть шут, хоть человек-кальян.
ГЛАВА II.
СМЫСЛ ЖИЗНИ И ОПАРЫШНЫЕ ФЕКАЛИИ.
Бунт на корабле.
Посреди пустыни в дюны песчаные
Намертво вросла посудина старая,
Моряки годами не ступали на землю,
Они все плывут и плывут зачем-то.
Старый боцман все курит трубку,
Слюнявит палец, стоит ветру дунуть,
Пристально смотрит на горизонт
И шепчет: "чую, скоро приплывем".
Наш корабль идет по пустыне,
Сушат паруса моряки простые,
Первыми всегда бегут крысы да бабы,
А нам бы до суши, до суши нам бы.
А по трюмам идет шепоток,
Не туда, мол, капитан, нас ведет,
Водит кругами, не идет он к земле,
Так и вспыхнул бунт на корабле.
Капитана придушили во сне и
Старого боцмана вздернули на рее,
И теперь капитан у судна новый,
А команда поет: "теперь точно приплывем мы".
Наш корабль идет по пустыне,
Сушат паруса моряки простые,
Первыми всегда бегут крысы да бабы,
А нам бы до суши, до суши нам бы.
Воздаяние.
Один молодой человек, - и это не просто формальный оборот, он не достиг даже совершеннолетия, - по нелепой случайности погиб.
Смерть в столь юном возрасте сама по себе событие страшное и иллюстрирующее скоротечность жизни, но еще страшнее оказался тот, перед кем предстал молодой человек после смерти.
Был он рогат и одет в черный приталенный костюм щеголеватого покроя. Матовая бордовая рубашка. И, конечно же, галстук. Потому что Он не может быть без галстука.
Он восседал на обсидиановом троне посреди зала, стены и потолок которого терялись во тьме. За спиной его был витраж с нечестивыми изображениями, иллюстрирующими самые святотатственные вехи истории этого места.
На витраж вопреки всем законам оптики падала его тень. Хотя, правильнее было бы сказать, что его тень жила и существовала непосредственно на этом витраже, как его часть. Тень была многорука, худа и подвижна, как паук, ее движения вовсе не совпадали с движениями восседающего на троне, а иногда ее многосуставчатые руки выползали и за пределы витража.
Так, увидев молодого человека, восседающий на троне (для краткости назовем его сидящим на троне) закурил тонкую сигаретку, а потом одной из своих теневых рук стряхивал с нее пепелок.