Кардинал Флёри согласился на посредничество и возобновление дипломатических сношений. Только кардинал ставил условия, чтобы русский посол был назначен ранее французского для возмещения прежде нанесенной Россией обиды Франции.
В ответном своем письме от 31 мая 1738 года кардинал Флёри извещал графа Остермана: «Я начинаю м.г., с выражения самой искренней благодарности в.с. за письмо, исполненное доброты и вежливости которыми вы меня почтили от 11 числа прошлого месяца. Я могу лишь быть весьма тронутым тем добрым мнением, которое в.с. угодно было обо мне составить, и уважение министра, столь просвещенного и искусного, как в.с., делает мне слишком много чести, чтобы не быть им польщенным... Мы ничего не предлагали Порте от имени нашего двора, так как нам совершенно были не известны его [Императора Священной Римской империи] намерения; но е.и.в. опирался на согласие Царицы, Государыни вашей, когда зашла речь об условиях мира, и мы не колеблясь безусловно доверились словам этого государя; на основании их я и дал последний ответ великому визирю, который не был ему доставлен еще 18 числа прошлого месяца. Мы ожидаем с нетерпением ответа, и никто не желает в этом деле успеха искреннее Короля... Я бесконечно благодарен в.с. Что вы пожелали сообщить мне письма императора к Царице и ответы этой Государыни, большинство которых было уже нам передано венским двором. Я всегда был убежден в верности этих обоих дворов и в неуклонном соблюдении ими своих договоров... У нас не было никого повода ожидать, чтобы Россия выказала к нашим войскам суровость, примененную ею при взятии Данцига; не ожидали и резких неделикатных выражений, употреблявшихся в различных документах, которые появлялись со стороны русского двора, в продолжение всего этого переворота. Однако, ненависть между частными лицами, а еще более между монархами, не должна быть вечной. Перемена обстоятельств и обоюдные блага подданных требуют, чтобы обиды с той и с другой стороны были забыты... Князь Кантемир сказал второй раз графу Камбизу, что он назначен к нашему двору в качестве посла или полномочного министра, – последнее зависит от нашего желания; и он Кантемир, ожидает, что и Король сделает подобное же назначение по отношению к петербургскому двору. Мы не станем в этом случае колебаться, и Король верно исполнит подобное соглашение; но срок заявления о том может заключать в себе некоторые затруднения. Мы были оскорблены и притом публично в глазах всей Европы. Подобает ли нам остаться нечувствительными к обиде и выказывать взаимное равенство относительно желания и способов достигнуть единения! Король с удовольствием узнает о том, что князь Кантемир заявил о своем назначении, и затем Е.В., дает слово, что назначит через неделю со своей стороны, министра в Петербург».
В мае 1738 года граф Остерман написал маркизу де Вильнёвув в Константинополь о том, что императрица дает ему полномочия для заключения прелиминарного трактата с Портою и пользуется этим случаем для засвидетельствования христианнейшему королю, как она ценит посредничество его величества и в какой мере полагается на искусство и благоразумие его, Вильнёва. При этом Остерман сообщил французскому посланнику, что императрица, принимая посредничество Франции, не может отказаться и от принятия посредничества морских держав; следовательно, Порта имеет полную свободу заключить прелиминарные пункты или с одним Вильнёвым, или соединенно с посланниками морских держав.
С русской стороны уполномочен был для заключения мира фельдмаршал Миних, с австрийской – герцог лотарингский, с которыми Вильнёв должен был непосредственно сноситься. Условия мира были самые умеренные со стороны России: она требовала одного Азова и разорения укреплений Очакова и Кинбурна. Но турки тянули переговоры и особенно стали пренебрегать ими, получивши обеспечение со стороны персидской.
В сентябре 1738 года в Париж в качестве временного посланника был направлен бывший до того времени русским министром в Лондоне князь Антиох Дмитриевич Кантемир. В Париже он был принят кардиналом Флёри «весьма ласково и учтиво», который с особенною благосклонностию более часа с ним разговаривал. Флёри уверял Кантемира в истинной королевской склонности к возобновлению доброго согласия с ее величеством и в усердии, с каким он намерен по возможности своей содействовать этому полезному делу. Кантемир, в свою очередь, обнадеживал его о подобном желании со стороны императрицы, равно как об особенных ее к нему, кардиналу, эстиме [уважении]и конфиденции [доверительных отношений. Кардинал в разговоре заметил, что французскому правительству не нравится, что морские державы Англия и Голландия также являются посредниками при заключении мира между Россией и Портой. На что Кантемир ответил: «Его государыня могла бы совершенно удовольствоваться посредничеством одной Франции, ибо нельзя было бы передать свои интересы в лучшие руки, но морские державы давно уже предложили свое посредничество. Поэтому исключить их было нельзя, не подавши повод к неудовольствию». На замечание Кантемира насчет умеренности русских требований Флёри сказал, что теперь Порта, после некоторых успехов в Венгрии, не так стала склонна к заключению мира, и только успехи русского оружия на Днестре могут усилить эту склонность.