В своем первом донесении Кантемир отметил, что один только кардинал желает примирения России и Австрии с Портой, остальные совершенно равнодушны. Извещал свой двор о посылке Версаля указов к Вильнёву, чтобы тот внушал Порте: 1) чтоб никакой надежды не имела на разделение двух союзных дворов – петербургского и венского; 2) чтоб не ждала отмены в предложенных Россией условиях; 3) что продолжение войны может быть для нес опасно, ибо на будущую кампанию могут присоединиться к России и Австрии новые союзники. В Версале также сожалели, что русские срыли укрепления Очакова и Кинбурна, ибо это рассердит Порту, которой обещано возвращение этих городов с крепостями. Россия настаивает на сохранении в целости для себя Азова на том основании, что для татар иначе узды не останется, а теперь турки станут толковать, что после разорения Очакова и Кинбурна им не будет никакой защиты от казаков, и Вильнёву трудно будет теперь настаивать на сохранении азовских укреплений.
Ставучанская победа и взятие Хотина воодушевили в Петербурге надежду на скорейшее и выгоднейшее заключение мира, именно надеялись, что турки за возвращение Хотина уступят Азов со всеми укреплениями, как вдруг пришла неожиданная весть, что союзник уже заключил прелиминарные статьи с турками.
Несмотря на то, что в Версале были крайне изумлены о возможных прелиминариях австрийского сепаратного мира и уверяли нашего посланника, что это всего лишь слухи недоброжелателей, Кантемир не верил. В письме к своему двору он отмечал: «Не трудно рассудить, что это приключение так согласно с их намерением, что если бы сами об нем старались, то лучшего успеха получить не могли. Разделение двух союзнических дворов было всегда их главною целью. Кажется, главное намерение кардинала состоит в том, чтоб всю Европу держать в постоянном смущении и тем удобнее усиливать свою власть при всех дворах и в мутной воде рыбу ловить. О намерении его разделить Россию с Австриею вновь мне сообщено в крайнем секрете тосканским посланником, которому кардинал сам внушал, что все несчастия цесарского двора происходят от союза с Россиею».
Но как бы то ни было, русское правительство не желало в одиночку продолжать войну, несмотря на то что турки выдвинули новое условие, а именно, чтобы Азовский округ остался пустым. Поэтому маркиз де Вильнёв заключил мир условно с представлением русской государыне права отвергнуть его.
В целях сближения Франции с Россией к французскому правительству обратился полковник французской армии, ирландский выходец граф Лалли-Толандаль с предложением направить его в Петербург. Цель поездки - собрать информацию о русском дворе, экономическом положении и финансах, о сухопутных и морских силах и, на ее основе, представить правительству доводы за и против союза с Россией.
В Петербург граф Лалли-Толлендаль был отправлен на собственный его риск, без какой бы то ни было официальной инструкции, безо всякого звания и даже без паспорта.
По возвращении из Петербурга граф Лалли-Толандаль в мае 1738 года направил кардиналу Флёри обширную записку, в которой, в частности говорилось: «... Я не могу дать вашему превосходительству более простой и в тоже время более верной идеи о России, как сравнив ее с ребенком, который оставался в утробе матери гораздо долее обыкновенного срока, рос там в продолжении нескольких лет и, вышел наконец на свет, открывает глаза, видит предметы, на него похожие, протягивает свои руки и ноги, но не умеет ими пользоваться; чувствует свои силы, но не знает на что их употребить. Нет ничего удивительного, что народ в таком состоянии допускает управлять собою первому встречному. Немцы (если можно так назвать сборище датчан, прусаков, вестфальцев, голштинцев, ливонцев и и курляндцев) были этими первыми встречными: они и воспользовались руками и ногами этого народа и управляют его движениями. Bенский двор, внимательный к своим выгодам, умел воспользоваться таким положением нации, и можно сказать, что он управлял петербургским двором с самого восшествия на престол ныне царствующей императрицы; он снабжал лицами для замещения первых должностей в министерстве и войсках; он, по своей .воле, заставлял заключать мир, объявлять войну; по его же внушениям. Россия предприняла настоящую войну, вопреки мнению герцога курляндского (тогда гр. Бирона) и гр. Остермана, лишь на основании уверений гр. Ягужинского, который, будучи прельщен (sеduit) венским двором, думал, что можно воспользоваться войной между Персией и Турцией, для завладения Боснией. Россия может 20 лет с успехом воевать в Крыму, также около устьев Днепра, Буга и Днестра, в состоянии еще более истощиться от потерь людей и денег, и не смотря на все это не будет обладать Каффою, не имея и не будучи в состоянии иметь флота. Даже овладев всем Крымом, она не может удержать его за собою, так как отделена от него пустынею в 300 льё, населенною двухстами тысячами татар. Та же пустыня лежит между Очаковым и Украйною. Россия не может отправить кораблей к устью двух рек, впадающих в Черное море, и Очаков для нее был бы более отяготителен, нежели Гибралтар для англичан. Единственное полезное завоевание, которое может она сохранить — это Азов, потому что он смежен с ее владениями, защищает казаков и предает во власть ее Дон».