– До мамы? – Монс стер пот со лба. – Нет… Д-да… Когда я ходил в гимназию, была там одна девочка, которая… Но из этого ничего не вышло. Она гуляла с Гуттормом.
Маркус знал, что Гутторм в детстве был лучшим другом отца. Он определенно пользовался у девушек популярностью. «В точности как Сигмунд», – подумал Маркус и почувствовал легкое покалывание в боку. Пока они бегали, прихватило, и теперь опять началось, хотя он стоял спокойно. С такими вещами никогда не знаешь, когда они начнутся.
– Только одна?
Монс снова вытер со лба пот.
– Да, только одна, – весело ответил он. – Я, как говорится, никогда не был дамским угодником. А ты к чему об этом спрашиваешь?
– Просто так.
– Маркус?
– Да, папа.
– Ты влюбился?
Маркус молчал изо всех сил. В ногах гудело.
– Нет, – пробормотал он, – вовсе нет.
– Значит, ты был влюблен?
«Одна ложь – еще ничего, но две – становится привычкой», – подумал Маркус.
– Было дело, – сказал он как можно более невозмутимо.
– И нечего стесняться! Это совершенно естественно.
– Ага, – пробормотал Маркус, – пожалуй.
– Она красивая?
Маркус кивнул и подумал, что лучше бы он ни о чем папу не спрашивал. Монс, наверное, самый любопытный отец на свете, и наверняка так просто от него не отделаешься. Сейчас пойдут вопросы о возрасте, цвете волос, цвете глаз, росте и весе…
– А как ее зовут?
– Да я и не помню, – ответил Маркус.
– Не помнишь? – удивленно переспросил Монс.
Маркус покачал головой.
А что ему сказать? Что ее зовут Эллен Кристина, Беате, Карианна, Муна, Хильда, Ханна, Турид, Эллен, Лисе, Анне Берит, Хайди, Трюде, Элисабет, Тереза и опять Эллен Кристина? Папа подумает, что его сын болен, и это, впрочем, не так далеко от истины. Болен от любви. По-идиотски! Ненасытно! Отчаянно! Всеядно! Похотливый Маркус! Маленький мартовский кот Маркуша – вот кто он такой!
Маркус подумал, что, может, заболевание у него наследственное, но оказалось, что Монс был влюблен только в одну девочку до мамы, а та, в свою очередь, была девушкой Гутторма. Также очевидно, что от мамы он не мог унаследовать свою болезнь. Мама была такой уютной, спокойной и в то же время надежной… Нет, ни мама, ни папа не страдали от этой ужасной любовной болезни. Только он.
– А после?
Этот вопрос был последней каплей, но Маркус не сдавался.
– После чего?
– После мамы. Ты влюблялся в кого-нибудь после мамы?
Монс вынул сосновую иголку из волос и теперь ковырял ею в зубах.
– Нет, ни в кого, – сказал он и посмотрел сквозь деревья, – после мамы я ни в кого не влюблялся.
Они все еще переводили дух. Теперь молча. Маркус подумал, что в некоторые дни осень ощущается особенно остро. Он глядел на отца, который все наклонялся и наклонялся к ноге, упертой в дерево. Из-под красной спортивной куртки виделась полоска белой кожи. «Отец потолстел», – подумал Маркус. Когда мама была жива, он был стройнее. Монс встал обеими ногами на землю и посмотрел на Маркуса. Тот находился сейчас где-то далеко, путешествуя в своих мыслях. Но теперь вернулся.
– Ты знаешь, почему я влюбился в маму? – весело спросил Монс.
– Нет.
– Из-за ее указательного пальца.
Маркус замер в ожидании.
– Ты помнишь, что у нее на правом указательном пальце не хватало фаланги?
Маркус кивнул.
– Она в детстве прищемила его в дверях.
– Да, я знаю, – кивнул Маркус и почувствовал, что по спине побежали мурашки.
– Мама мне об этом рассказала, когда пришла устраиваться на работу. «Я не могу его сгибать, – сказала тогда она, – но тем не менее неплохо печатаю на машинке», – и показала мне палец.
– Что?
Монс звонко рассмеялся.
– Нет, не в этом смысле! Она показала мне указательный палец, а я потрогал его и сразу все понял.
– Что ты понял, папа? – спросил Маркус, внутренне торжествуя.
– Я понял, что именно эта женщина станет твоей мамой.
Монс вытянул руку в сторону Маркуса и осторожно вытащил несколько иголок из его волос.
– Наперегонки! – крикнул Маркус. – Кто первым добежит до камня! На старт, внимание, марш!
Он сорвался с места и услышал за спиной голос отца:
– Давай! Но на этот раз я тебя, чемпион, обгоню!
«А в некоторые дни осень ощущается не так уж и сильно», – подумал Маркус.
Маркус так нервничал, что начал переминаться с ноги на ногу. Сегодня Сигмунд должен сказать Эллен Кристине, кто на самом деле написал сочинение. Он рассчитывал, что раз она уже знает, кто был русалкой, то она догадается, кто – молодой человек. И если Сигмунд прав, это растопит сердце Эллен Кристины и Маркусу достанутся ее прекрасные ушки. Может, даже и навечно. Но тут он засомневался. Он почувствовал, что хочет в туалет. Такое с ним часто случалось от волнения. А может быть, ей разонравилось сочинение и теперь она думает совсем о другом, а вовсе не о прекрасных русалочьих ушах? О хвосте, например. Наверно, не так уж это здорово, когда тебя сравнивают с существом, похожим на рыбу. А как насчет косяка чешуйчатых деток? Безусловно, Сигмунд прав. Никто не может родить косяк рыб, а если и родит, то это совсем не смешно, по крайней мере для матери. Может, она посчитала, что все это затеяно как тонкая насмешка. И что он будет делать, если она действительно в него влюбится? Поведет за собой? Поцелует ее? Искупает? Где и как? И о чем ему с ней говорить? Собственно говоря, он никогда не отличался великолепным умением говорить с девушками, в которых влюблялся. Как правило, ему вообще не удавалось ничего сказать, а если вдруг и удавалось, то голос становился каким-то странным и писклявым. Не очень-то похоже на Леонардо Ди Каприо… Скорее на Дональда Дака. А этот голос обычно не производил на девушек нужного впечатления. Он взглянул на Сигмунда.