– Эй, Марли? – сказал я спокойно. – Ну и что ты тут делаешь?
Он продолжал поглощать тост, не подозревая о моем присутствии. Его хвост безжизненно висел. Это явное свидетельство его уверенности в том, что в доме больше никого нет и он совершает кражу века. Конечно, он был доволен собой.
Я громко откашлялся – он по-прежнему не слышал меня. Я причмокнул губами. Тишина. Он умял первый тост, отодвинул носом тарелку в сторонку и потянулся за корочками на второй тарелке.
– Ты плохой пес, – сказал я Марли, пока он работал челюстями.
Я дважды щелкнул пальцами, и он застыл с куском в пасти. Что это было? Неужели я слышал звук открывающейся двери машины? Спустя секунду он убедил себя, что угрозы нет, и вернулся к чужой закуске.
И в этот момент я и шлепнул Марли по заду. С тем же успехом мог поджечь шашку динамита. Старый пес едва не выскочил из собственной шкуры. Он стремительно бросился вниз и, завидев меня, упал на пол и выставил свой живот в знак капитуляции.
– Ты арестован! – крикнул я ему. – Арестован!
Но мне даже не хотелось ругать его. Марли был старым глухим псом. Я не собирался его переделывать, да и вряд ли подобное возможно. Зато поймать его с поличным было невероятно забавно, и я расхохотался, когда он пулей отскочил от стола. Но теперь, когда пес лежал у моих ног, прося о прощении, мне вдруг стало грустно. Наверное, в глубине души я надеялся, что он не признается в своем прегрешении и, как в старые добрые времена, попытается удрать от меня.
Строительство курятника закончилось. Это было треугольное сооружение из клееной фанеры, напоминавшее разводной мост. Главное, что туда теперь можно было переселить петухов-агрессоров. Затем добрая Донна обменяла двух наших петушков на курочек. Теперь по двору вышагивали три девочки и один мальчик, накачанный тестостероном; он мог делать только три вещи: находиться в ожидании секса, заниматься сексом или хвастливо кукарекать о недавней случке. Дженни подметила, что, если бы мужчины повиновались исключительно своим инстинктам, пренебрегая принятыми в обществе условностями, они стали бы петухами. Мне нечего было возразить. Признаюсь, я немного завидовал петуху, этому беззаботному гаду.
Каждое утро мы выпускали птиц во двор, и Марли всегда по нескольку раз пытался заигрывать с ними, пока у него были силы. Казалось, внутренний голос посылал ему срочное послание: «Ты лабрадор, а они птицы. Может, тебе стоит за ними погоняться?» Но Марли это занятие не приносило особой радости. Вскоре птицы поняли, что неуклюжее создание палевого цвета не представляет для них никакой угрозы, а Марли научился делить территорию с новыми пернатыми агрессорами. Однажды, пропалывая грядки, я увидел, что Марли и куры направились к огороду. По пути куры клевали пса, а Марли в ответ лишь сопел – словно старые друзья вышли прогуляться в воскресный день.
– И после этого ты еще называешься охотничьей собакой! – пожурил я его. Марли подбежал ко мне, поднял лапу, помочился на куст помидоров и присоединился к своим новым приятелям.
Глава 24
Секретная комнатка
Даже старый пес может многому научить человека. Глядя на слабеющего на наших глазах Марли, мы понимали всю бренность человеческого бытия. Мы с Дженни пока не дотягивали даже до среднего возраста. Наши дети были еще маленькими, наше здоровье – хорошее, а старость казалась чем-то очень далеким. Проще всего было отрицать неизбежный ход времени, надеясь, что нас это не коснется. Но Марли отнял у нас роскошь такого настроя. Мы видели, как он седеет, глохнет, с трудом передвигается, и невозможно было не осознавать, что он, видимо, скоро умрет… да и мы тоже когда-нибудь. Любое живое существо рано или поздно становится немощным, но собаки стареют особенно заметно. За короткий отрезок времени длиной в двенадцать лет из подвижного щенка Марли превратился сначала в неуклюжего молодого пса, потом в сильную взрослую собаку и, наконец, в дряхлого инвалида. Собачий год обычно приравнивается к семи годам человеческой жизни, то есть, по нашим меркам, сейчас ему было почти девяносто лет.
Когда-то сверкавшие белизной зубы нашего пса стерлись до коричневатых шишек. Три из четырех клыков уже отсутствовали – один за другим они ломались во время безумных атак, когда он пытался прогрызть себе путь в безопасное место. Если раньше из пасти Марли почему-то разило рыбой, то теперь от него исходило зловоние мусорного бака, который простоял на солнцепеке. Не вызывал энтузиазма и тот факт, что Марли пристрастился к сомнительному деликатесу – к куриному помету. Вызывая у нас полнейшее отвращение, он уплетал его с таким наслаждением, словно ел черную икру.