Я позвонил ветеринару и сообщил ей о нашем решении.
– Его зубы сгнили, он оглох, а его лапы настолько ослаблены, что он с трудом преодолевает две ступеньки крыльца, – рассказывал я ей, словно ей требовалось подтверждение. – У него проблемы с выбором места для стула.
Ветеринар, которую звали доктор Хопкинсон, согласилась со мной.
– Думаю, его час настал, – сказала она.
– Наверное, – ответил я.
Однако я не хотел, чтобы она усыпила его, не созвонившись прежде со мной. Я хотел находиться рядом с ним, если это возможно.
– И я все еще надеюсь на чудо с вероятностью в один процент, – добавил я.
– Давайте созвонимся через час, – предложила она.
Через час голос доктора Хопкинсон звучал чуть более оптимистично. Марли все еще держался, правда, ему внутривенно ввели физраствор. Она подняла его шансы до пяти процентов.
– Не хочу слишком обнадеживать вас, – сказала мне доктор Хопкинсон. – Он очень слаб.
На следующее утро голос врача звучал уже увереннее.
– Ночь прошла спокойно, – сообщила она.
Когда я перезвонил в полдень, врач уже убрала капельницу и накормила Марли рисом с мясом.
– Он совсем изголодался, – сообщила она. Во время следующего звонка он уже мог стоять.
– Хорошие новости! – поделилась доктор. – Один из наших санитаров только что вывел Марли погулять, и он пописал и покакал.
Я так обрадовался, словно Марли выиграл премию в «Лучшем шоу». Потом она добавила:
– Думаю, он чувствует себя намного лучше. Только что он чмокнул меня своим мокрым носом.
Да, это был наш Марли!
– Еще вчера мне казалось, что такое невозможно, – продолжала врач, – но, похоже, завтра вы сможете его забрать.
Что я и сделал после работы на следующий вечер. Выглядел Марли кошмарно – кожа да кости, влажные, молочного цвета глаза, как будто он побывал на том свете и только что вернулся обратно. Впрочем, надо полагать, именно так дело и обстояло. Однако, после того как оплатил счет на восемь сотен долларов, я выглядел, наверное, не лучше. Когда поблагодарил доктора за ее хорошую работу, она ответила:
– Весь персонал полюбил Марли. Каждый из нас переживал за него.
Я подвел к машине своего удивительного пса, чьи шансы выжить составляли один к девяноста девяти, и сказал:
– Давай я отвезу тебя домой, там твое место.
Он остановился, горестно посматривая на заднее сиденье. Марли знал, что оно недоступно, как Олимп, и даже не пытался запрыгнуть. Я позвал на помощь одного из сотрудников пансиона, и мы вдвоем бережно подняли Марли и посадили в машину. Я повез его домой, с коробкой лекарств в придачу. Перед отъездом врач дала мне строгие указания. Марли запрещалась большая порция за один прием, то же относилось и к питью. Дни, когда он играл в подводную лодку в своей миске, уже миновали. С этого момента мы должны были давать ему небольшие порции и примерно по полчашки воды четыре раза в день. Таким образом, надеялась доктор, Марли удастся поддерживать спокойствие в своем желудке и избежать его вздутия. Еще Марли навсегда запрещалось пребывание в пансионе рядом с активными лающими собаками. Я, как и доктор Хопкинсон, был уверен, что именно тот фактор довел его до такого состояния.
Тем вечером, вернувшись домой, я расстелил на полу гостиной спальный мешок. Марли нельзя карабкаться по ступеням, а у меня не было желания оставлять беспомощного пса в одиночестве.
Я знал, что он всю ночь будет пытаться одолеть эти ступени, если не сможет находиться рядом со мной.
– Марли, мы устраиваем вечеринку с ночевкой! – объявил я, ложась рядом с ним. Я гладил его туловище – от головы до хвоста, пока на его спине не образовались комочки шерсти. Я вытирал слизь из уголков его глаз и чесал его за ухом, что ему очень нравилось. Дженни с детьми приедет утром, и она побалует его маленькими порциями вареной говядины и риса. Тринадцать лет Марли был рядом с нами, и вот наконец он дождался того, чтобы перейти на человеческую пищу. Не объедки, а полноценная еда прямо с плиты, приготовленная специально для него. Дети обнимут пса, не подозревая, как скоро его с нами уже не будет.