– Прекрасно, – обрадовалась Лисанна. – Тогда осталось только выбрать, чем вы его порадуете. Как на счёт торта?
– Не думаю, что это хороший вариант. Наверное, лучше, если угощение будет состоять из нескольких кусочков, так сказать.
– Кажется, я поняла, – кивнула мисс Штраус. – В таком случае могут подойти кексы или пирожное. Или печенье. А, может быть, шоколад? У нас есть и готовые наборы, и просто конфеты.
Но Люси отвергла все варианты: первые не нравились ей, последний не подходил в принципе, потому что Нацу не любил шоколад. Девушки уже совсем отчаялись найти решение, когда им на помощь пришла Миражанна, старшая сестра Лисанны. Она как раз заглянула в торговый зал и, увидев две огорчённые физиономии, поспешила поинтересоваться причиной. Выслушав и минуту подумав, старшая Штраус выдала:
– Мармелад! Не слишком сладко и вполне оригинально. Вашему другу нравится мармелад?
Хартфилия задумалась. Сама она не слишком любила эту сладость, но иногда покупала, для разнообразия. Нацу от него не отказывался, хотя и не проявлял большого восторга, поэтому она утвердительно кивнула головой:
– Думаю, подойдёт. Только я не знаю, какой вкус выбрать.
– О, это не проблема! – засмеялась Лисанна. – Мы можем сделать ассорти – взять по одной мармеладке каждого вкуса, и упаковать в красивую коробочку. Сколько штук вам надо?
Последующие полчаса ушли на то, чтобы выбрать подходящую упаковку и сами мармеладки. Прихватив покупки и попрощавшись, Люси с лёгким сердцем покинула кондитерскую – она была уверена, что другу понравится эта идея. И не ошиблась. Молодой человек всегда с таким тщанием и восторгом выбирал очередное угощение, словно от этого зависела его судьба. Как ребёнок, честное слово. В эти минуты он терял всю свою серьёзность и респектабельность, так откровенно и наивно радуясь происходящему, что девушка всегда невольно улыбалась, наблюдая за процессом, и с трудом сдерживалась, чтобы совершенно по-дружески не поддеть внезапно впавшего в детство Драгнила.
Но всему рано или поздно приходит конец. Как и их странному контракту, о чём свидетельствовала последняя ярко-жёлтая мармеладка, сейчас сиротливо лежащая в некогда полной коробочке. Через три часа этой конфеты тоже не станет, и тогда… Что тогда? Хартфилия уже почти сутки задавала себе этот вопрос, но если и за столько времени ей не удалось найти на него ответ, то уж теперь она и подавно не успеет это сделать – звонок в дверь сообщил ей о том, что её одиночество закончилось. Девушка отложила коробочку и пошла встречать своего гостя.
Первым делом Нацу вернул ей ключи, которые она оставила ему накануне, чтобы он, уходя, закрыл дверь, и поинтересовался её здоровьем. Художница ответила, потом вместе с другом посмеялась над вчерашней нетривиальной ситуацией, вполуха выслушала объяснение Драгнила столь внезапному нарушению распорядка дня, посочувствовала проблемам в университете и на работе, приготовила всё необходимое для сеанса, вышла в коридор, давая натурщику возможность раздеться без свидетелей, объяснила позу… И всё это она делала спокойно, размеренно. Механически. Заперев за семью замками метущееся, изнывающее от разрывающих его чувств сердечко. Что там говорила героиня одного из её любимых романов? «Я подумаю об этом завтра»? Да, именно так.
Хартфилия неторопливо водила карандашом по бумаге. Она решила не начинать новую работу, а просто подправить ту, которую писала накануне. Совсем немного: тени, разбросанные по софе подушки, полотенце. Художница не стала убирать эту часть композиции – количество рисунков вполне позволяло оставить среди них ещё одну целомудренную работу. Да и что-то внутри категорически противилось полному обнажению модели – это перестало быть частью сеанса, превратившись вдруг в нечто интимное и очень чувственное, как поцелуй. Не говоря уже о чём-то более серьёзном и… масштабном. Нацу, конечно, удивился немного такому решению, но, как говорится, воля автора – закон, поэтому, когда девушка категоричным тоном сказала: «Будет так!», он лишь пожал плечами, молча смиряясь с её волей.
Сегодня перерывы делались значительно реже – Драгнил предложил сам, желая дать Люси больше времени на работу. Девушка не стала возражать, найдя в этом очередное спасение от своих проблем: чтобы остаться наедине со своими мыслями, которые всё так же настойчиво, несмотря на все её усилия, продолжали лезть в голову, достаточно было попросить друга закрыть глаза и помолчать – ей нужно якобы прорисовать лицо. Но как только Нацу послушно выполнил распоряжение художницы, Хартфилия тут же опустила руку, держащую карандаш. И до конца сеанса не сделала больше ни одного штриха.
Пора было признаться – хотя бы самой себе: её жизнь, как и она сама, изменилась и уже никогда не станет прежней. Потому что за эти две недели случилось нечто… нечто невообразимое, прекрасное и одновременно пугающее и безнадёжное – Люси влюбилась. Даже нет, не так. Она уже давно любила, но старательно закрывала на это глаза. Отмахивалась, как от назойливой мухи, закрывала глаза и уши, весело смеялась и недоумённо пожимала плечами, когда кто-то начинал говорить с ней об этом. «Мы просто друзья», – отвечала она. Мы просто друзья. Как горько и нелепо сейчас звучали эти слова. Они были неправдой – все, от первого до последнего звука, до той интонации, с которой Хартфилия произносила их – вслух ли, мысленно, для себя или других. Почему она не понимала этого раньше? Почему была так наивна и упряма в своих убеждениях? В чём была причина её странной слепоты – в ней самой, в Нацу?
Как бы не было сложно или неприятно это признавать, но в произошедшем она могла винить только себя. Всё просто – Люси боялась. До холодеющих пальцев, дрожащих коленей и замирающего сердца. До одури боялась того, что так усиленно навязывали ей окружающие – отношений. Да, она могла общаться, разговаривать, делиться новостями, интересоваться чужой жизнью, но подпустить кого-то к себе максимально близко, разрешить зайти за невидимую, но чёткую границу, позволить кому-то коснуться самого сокровенного – своей души… Невозможно.
Хартфилия не знала, когда и почему в ней поселился этот страх, да это было и не важно. Она никому и никогда не рассказывала об этом. Кроме Нацу. Однажды, совершенно случайно, месяца через два после их знакомства, когда он стал невольным свидетелем того, как она отказала очередному поклоннику в свидании. Скупо и сбивчиво, отчаянно краснея, Люси выдавила из себя пару фраз, ожидая очередного поучения или, хуже того – насмешки. Но ничего не было. Драгнил молча выслушал, в упор смотря на неё серыми, необычайно серьёзными глазами, осторожно накрыл её дрожащие пальчики своей ладонью, чуть сжал их, словно желая таким способом успокоить и подарить ей немного уверенности в себе. Больше они к этому вопросу не возвращались, но теперь всегда Люси чувствовала его поддержку – то молчаливую, как в тот день, то наполненную шутками и дружескими советами по устранению надоедливых ухажеров, как в случае с Реном.
Сам же Драгнил никогда не набивался ей в спутники жизни и вообще вёл себя совершенно не так, как это делали другие молодые люди по отношению к ней. Он не приглашал её на свидания, не дарил цветы, не бросал многозначительные взгляды и не вздыхал томно, отпуская комплименты по поводу и без. Он менял лампочки, заваривал мятный чай, таскал её на футбол, позировал голым… И всегда был рядом, когда Люси требовалась помощь и поддержка, не важно, какая, не важно, когда. Ничего не прося взамен. Нацу был единственным, с кем она делилась воспоминаниями прошлого, могла обсудить планы на будущее, кому показывала свои работы. Единственным, кого – невольно – она подпустила к себе так близко, не чувствуя при этом ни малейшего дискомфорта. И кого хотела бы, наверное, сделать ещё ближе. Если бы…
Если бы Люси сама себя не загнала в ловушку, сказав своему (тогда ещё) другу те роковые слова. И что теперь? Признаться, что он стал для неё кем-то большим, и получить в ответ недоумевающий взгляд и тихое «Прости»? Ведь она вряд ли может рассчитывать на что-то другое, потому что когда-то собственноручно повесила на их взаимоотношения ярлычок «Дружба». Нет, нет и ещё раз нет. Нужно оставить всё, как есть. Как бы ни убеждала народная мудрость, что лучше сожалеть о сделанном, чем об упущенном шансе, Люси предпочла ничего не делать, чтобы, возможно, уберечь себя от ещё большей боли.