Мелодичный звонок на телефоне известил художницу, что время сеанса закончилось. Девушка торопливо поднялась и, оставив рисунок на рабочем столе, покинула комнату, давая Нацу возможность спокойно одеться. Через пару минут молодой человек и сам вышел в коридор, сообщив о неожиданном звонке и возникших срочных делах. Люси оставалось лишь поблагодарить его за помощь и попрощаться.
Уже переступив порог, Драгнил неожиданно обернулся:
– Знаешь, давно хотел спросить, где ты их купила, эти мармеладки? Последняя, лимонная, была очень даже ничего, да и все остальные тоже.
– Кроме яблочной, – через силу пошутила Хартфилия.
– Ну, если её не есть вместе с теми же фруктами, то вполне сойдет. Так где?
– В кондитерском магазинчике Штраусов, через два дома.
– Знаю такой, – кивнул головой Нацу. – Ну, ладно, пока. Созвонимся.
– Пока… – девушка осторожно закрыла дверь, словно та была хрустальная. В тот же момент лампочка в коридоре странно затрещала, пару раз мигнула и погасла. Люси прислонившись спиной к стене, медленно съехала по ней на пол, уткнулась лицом в колени и тихо, горько заплакала.
========== и… ==========
Нацу пропал. Он не приходил и почти не звонил, а в телефонных разговорах ограничивался короткими, почти ничего не значащими фразами и быстро отключался, ссылаясь на занятость, обещая в скором времени перезвонить, но так и не перезванивая. Люси не сердилась и старалась без особой необходимости не тревожить Драгнила, потому что не считала себя вправе на чём-то настаивать, а уж тем более обижаться. Они ведь просто друзья (по крайней мере, так считал молодой человек, а своё мнение относительно их отношений Хартфилия старательно держала при себе), не влюблённые и не пара, поэтому вполне естественно, что у молодого человека вполне могла быть, да и наверняка была, своя жизнь, которая никаким боком не касалась художницы. А Люси… Люси должна была теперь научиться жить без него.
Например, самой менять эти ненавистные лампочки. Пришлось купить стремянку, потому что с табуретки она не доставала до висевшего под самым потолком цоколя. Или вызвать слесаря, чтобы починить кран на кухне, до которого у Нацу так и не дошли руки. Или купить новую чашку – из своей половинки Инь-Янь она теперь пить не могла. Девушка приобрела с десяток кружек: в синий горошек, с цветочками, без рисунка, даже с вполне симпатичной коровой… Но всё было не то. Отчаявшись, Хартфилия, в конце концов, остановила свой выбор на обычном, без всяких изысков стакане и вздохнула с облегчением – только в нём чай не казался противным или безвкусным.
Что же касается зачёта, Люси сдала его без проблем. Господин Джона весьма обрадовался её появлению, отложил свои дела и углубился в изучение рисунков. Минут через пятнадцать он попросил художницу разложить работы в том порядке, в каком они были нарисованы, и снова надолго замолчал, буквально пожирая глазами каждый сантиметр бумаги.
– Потрясающе!.. – выдохнул он, наконец. – Просто потрясающе! Давно я не видел в работах своих студентов столько чувств, столько страсти. Вы удивительно талантливы, дорогая! Обязательно развивайте это в себе. Но уже сейчас могу сказать – вас ждёт большое будущее, если не будете относиться к работам, даже академическим, формально. И, кстати, где вы нашли такого натурщика? Весьма интересный молодой человек.
– Это мой… друг, – Хартфилия сжалась, ожидая каких-то ненужных расспросов, но Ридас, занятый рассматриванием рисунков, не заметил ни странной запинки в её ответе, ни дрогнувшего голоса, ни помрачневшего лица.
– Я так понимаю, он не профессионал? Это даже придаёт ему некий шарм. Спросите у него, не захочет ли он попозировать нам здесь. Я понимаю, не все способны обнажиться перед большой аудиторией, но люди подчас такие оригиналы…
– Хорошо, – внутренне обмирая, кивнула девушка. – Я спрошу, хотя не уверена…
– Вот и замечательно, – не дослушал её господин Джона. – Давайте зачётку. И помните: вам обязательно надо рисовать, развивать свой талант.
Люси лишь молча протянула ему зелёненькую книжечку. И как послушная студентка постаралась исполнить просьбу преподавателя: через пару дней, собравшись с духом, она позвонила Драгнилу – напомнить про забытый им шарф (как они не заметили, что Нацу в последний день ушёл без него?) и озвучить просьбу Ридаса. Парень, хмыкнув, отметил необычность предложения и то, что никогда не рассматривал себя в этом качестве, но сказал, что подумает.
А вот с рисованием неожиданно возникли проблемы – художница больше не могла заниматься любимым делом. Причём в прямом смысле: стоило взять карандаш или кисточку, и вскоре руку начинало ломить, а потом и простреливать сильной болью от плеча до локтя. Люси немедленно обратилась к врачу. Тот, выслушав сбивчивый рассказ девушки, нашёл только одно объяснение:
– Скорее всего, вы просто устали, слишком много рисовали в последнее время. Вам нужно отдохнуть, хотя бы несколько дней, а потом уже стараться не перетруждать руку.
Хартфилия послушно выполняла все рекомендации, но лучше от этого не стало. Если физическое здоровье потихоньку восстанавливалось, и через неделю она могла рисовать хотя бы по пятнадцать минут в день, то с головой, а, вернее, с вдохновением, явно было что-то не то. Ни одной новой идеи или сюжета для рисунка не посетило художницу за те две недели, что прошли с последнего сеанса. Устав бороться с собой, буквально по капле вытягивая из закромов памяти какие-то полузабытые образы, чтобы написать хоть что-то, девушка вернулась к обычным натюрмортам. Однако это тоже не сильно помогло – работы выходили плоскими, неживыми, словно она впервые в жизни взяла в руки карандаши или краски.
Люси рисовала с тех пор, как себя помнила. Когда будущая художница поняла, что те разноцветные палочки, которые подарила ей, несмотря на уверения родителей, что ребёнку ещё слишком рано заниматься рисованием, любимая тётушка, могут оставлять на бумаге следы, мир для неё перевернулся. Хартфилия рисовала всегда и везде, где и когда могла. Это порой походило на сумасшествие, но рисование было необходимо девочке, как воздух.
И вот теперь этот воздух кончился. Забитые горечью потери лёгкие ныли, и Люси порой казалось, что она медленно умирает, задыхаясь без того, что когда-то было едва ли не смыслом её жизни. Нет, девушка не разучилась рисовать, и педагоги по-прежнему хвалили её работы, хотя и отмечали некую скованность мазков или штрихов, но списывали это на повреждённую руку. Однако сама Хартфилия чётко осознавала, что дело вовсе не в больной конечности, а в ней самой, в том чувстве опустошённости и отчаяния, которое, словно вата, окутывало её с головы до ног, не давая нормально жить и творить. Но как выйти из этого состояния, девушка не знала, Единственная надежда была на время – ведь, как утверждали многие, оно избавляет от любых ран. Возможно, ей тоже повезёт попасть в список удачно излечившихся пациентов.
В тот день Люси с утра была дома. Переделав немногочисленные домашние дела, она снова встала перед мольбертом, надеясь закончить натюрморт с голубой вазой и парой фруктов. Но, сделав несколько мазков, вынуждена была отложить кисточку – в дверь позвонили. На пороге стоял…
– Нацу?! – Хартфилия не ждала сегодня гостей, а друга в особенности: они не виделись больше двух недель, и девушка уже и не надеялась на встречу – Риу, добрая душа, поведала ей, что видела однажды, как Драгнил подвозил на мотоцикле до магазинчика Штраусов блондинку с короткой стрижкой. Люси решила, что у Нацу появилась девушка, поэтому у него и не было времени на общение со старой подругой.
– Привет! – молодой человек нисколько не изменился за то время, что они не виделись. – Можно войти?