Немецкий национализм изначально разрастался на существенно иной социальной и национальной почве. Немецкий национализм и гегемонизм имел за плечами более чем тысячелетнюю историю борьбы за господство над иными народами, а унижение Версальского мира обостряло эти многовековые притязания до умопомрачения. В руководстве российских коммунистов не без оснований считали, что оскорбление унижением может бросить Германию на алтарь мировой революции. Более того, большинство партийных лидеров по традиции считали, что России предстояло лишь начать, а центром мировой революции должна стать Германия. Этими настроениями питалось и сотрудничество СССР с Германией после Раппальского соглашения (1922 г.) в военной области, так поразившее составителей сборника документов "Фашистский меч ковался в СССР" Ю.Л. Дьякова и Т.С. Бушуеву (М., 1992). В 20-е годы вроде бы такому сотрудничеству ничто не мешало, и было оно взаимовыгодным (для СССР особенно в технологическом отношении). И авторы явно не по назначению использовали слова английского классика Честертона: "Где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло". Честертон имел в виду тайны "дьявола", "сатанизм". Военные же и государственные тайны будут храниться до тех пор, пока в мире идут войны и существуют государства. Сожалеть можно лишь о том, что тайны эти у нас хранятся плохо, и в значительной степени именно поэтому мы из Великой превратились в третьестепенную державу, превзошедшую Колумбию по преступности, Сомали — по нищете и весь мир — по смертности.
В 20-е годы опасность немецкого напили рассмотреть было трудно, поскольку он находился на уровне "пивных". Но кризис 1929 года резко изменил обстановку. Ив этой обстановке партийно-государственные вожди явно вовремя не сориентировались. Не увидели, в частности, что критика "плутократии" немецкими национал-фашистами опаснее для идей коммунизма, нежели соглашательство с капиталом социал-демократии. Лишь после прихода нацистов к власти идеи Народного фронта становятся практической политической задачей.
В национал-социализме изначально гнездились расизм и юдофобия, получившая с конца XIX века неточное обозначение "антисемитизм" (действительные "семиты" — арабы — рассматривались как возможный союзник в предстоящей войне за передел мира). Но расовые теории не слишком шокировали функционеров и специалистов, находившихся под влиянием махизма, поскольку в рамках этого мировоззрения биологическом природе человека отводилось более чем почетное место.
В 20-е годы XX века в СССР процветала евгеника — наука об улучшении человеческой породы именно как биологического типа. И связаны наши специалисты в этой области были именно с немецкими центрами. Не случайно ведущий наш евгеник Н.К. Кольцов в 1925 году отправил упоминавшегося Н.В.Тимофеева-Ресовского "Зубра" и С.Р. Царапкина, исключенных из университета за евгенические опыты, именно в Берлин, где они занимались тем же.
Принципиальных изменений этот эпизод еще не внес. Сам Луначарский в 1924 году видел возможность "совершенствования рода, хотя бы ценою временных тяжелых жертв" (Против гуманизма. М., 1924. С. 152). А.С. Серебровский и в 1929 году предлагал способ такого "совершенствования", которое позволит "новым людям" выполнять пятилетку в два с половиной года. Но теперь уже поднялась волна критики евгеники (как всегда, с "перебором", захватывая и генетику), вызванная опять-таки наступлением ее в Германии, где она уже угрожала оплодотвориться в лоне национал-социализма.
Приход национал-социалистов к власти в Германии резко изменил все и вся. Надежды на мировую революцию уходили в далекую перспективу. А пока надо было срочно менять идеологический вектор. Борьба против расизма становится ведущей идеологической и политической проблемой. Как лозунг, вывешивается тезис: "Чистых рас не было и нет". От культа биологического совершается резкий поворот в сторону социального. Поскольку, помимо социал-дарвинизма, немецкий национализм питали также германоцентристские концепции сравнительного языкознания, официозную поддержку оказывают "новому учению о языке" Н.Я. Марра (умершего в 1934 году), в рамках которого язык одного и того же народа менялся от одной "стадии" развития к другой. В значительной степени для решения этой же задачи, а также для усиления воспитания чувства патриотизма было восстановлено преподавание в вузах и школе истории, упраздненной за ненадобностью национальными нигилистами и неистовыми ревнителями в 20-е годы.