Не все у Энгельса "на месте". Он не отличил "русского" от того, что составляло специфику "высшего" слоя. В. Оскоцкий и Ю. Суровцев вполне могли бы покритиковать его за отход от "учения о двух культурах" и в данном случае были бы правы. Но кое-что он отметил правильно, хотя и не объяснил, оставшись на том же мистическом уровне, что и мыслители розенкрейцерского круга. Почему поляки не могут ассимилировать, а русские могут? Почему шляхта не может, а русское дворянство может? Это же огромной важности проблемы!
Но и в смутном его впечатлении просматривается и российская "всесветность", и разобщенность "верхов" и "низов".
Итак, специфика налицо. Ее чувствовали и "западники", и "славянофилы", и русские, и европейские авторы и в XIX, и в XX веке. Более того. Описание этой специфики более или менее сходно, а описание бытовой реакции почти всюду единообразно. Нигде, ни в Европе, ни в Азии ассимиляция не проходила так легко и незаметно для переходящего из одного этноса в другой.
Все перечисленные (и какие-то не перечисленные) особенности русского бытового сознания так или иначе ощущаются бытописателями, этнографами и социологами и очень часто напрашивается заключение, что "умом Россию не понять". А понять надо и можно.
Главная причина мистификации "русской идеи" — запутанность вопроса об этнических истоках Древнерусского государства. (Позднейшая история более доступна для познания и понимания.) Главный исток — славянство — достаточно ясен, хотя продолжаются споры и о том, с какого времени можно говорить о славянах как особом этносе, так и о том, на какой территории они формировались. Что же касается племени "русь", то здесь масса самых различных гипотез и предположений.
Более всего путаницы внесла немецкая академическая наука в России ХVІІІ–ХІХ веков. Для немецкой филологии и истории XIX века в целом было свойственно делить народы, населявшие Европу, на германцев и негерманцев, причем вся Северная и Центральная Европа считалась германской, а Восточная и Юго-Восточная преимущественно славянской. В России немецкие ученые настойчиво проводили концепцию о германоязычии Руси и варягов, а поскольку такая концепция противоречила многим фактам, она вызывала противодействие как на научном, так и на идеологическом уровне.
Естественно, что только непредвзятое отношение к этому главному вопросу откроет путь к пониманию специфики национального характера. Естественно также, что обоснование любой концепции требует монографий. Обоснование предлагаемой здесь концепции изложено в книгах "Начальные этапы древнерусского летописания" (М., 1977), "Откуда есть пошла Русская земля" (Т. 1–2. М., 1986). "Падение Перуна" (М., 1988) и в некоторых других. Принципиальное значение имеют также статьи "Об этнической природе варягов" ("Вопросы истории", 1974, № 11), "Об истоках древнерусского права" ("Советское государство и право", 1985, № 2) и некоторые другие, посвященные более частным (иногда и более общим) проблемам.
Стержень концепции — несомненная разноэтичность славян и руси. И варяги, и русь в первые века нашей эры заселяли южное побережье и некоторые острова Балтики и принадлежали к особой группе индоевропейских племен, условно именуемых в современной немецкой лингвистике "северными иллирийцами". (В начале нашей эры это племена варинов и ругов.) Видимо, после завоевания Юлием Цезарем Галлии и Британии на восток к Балтике ушли некоторые кельтские племена, смешавшиеся с северными иллирийцами. В свою очередь руги с III века отдельными группами переселяются на юг и юго-восток, в результате чего на карте Европы появляется более десятка "Ругий" и "Русий". В большинстве мест они сливаются со славянами (в Прибалтике, в Поднепровье, в Подунавье) и считают себя аристократическим славянским родом, но сохраняют многие бытовые и психологические особенности. Это хорошо просматривается в сопоставлении и противопоставлении полян и других славянских племен в "Повести временных лет".