Я вздохнул, отстегнул паука безопасности и выбрался из кресла. Тело протестующее взвыло.
«А вот шиш тебе! – мрачно подумал я. – Ты мне ещё не указывало».
И направился к панели входа. По моим прикидкам, бокс с запасным скафандром должен был находиться рядом. Там он и находился. Шлем на специальном креплении и костюм из металлопластика. Поднимая ноги, будто земная цапля, я стащил свой скафандр и натянул новый; то ещё удовольствие в условиях невесомости. Собственно, это был даже не скафандр – высотный костюм с усиленной защитой для работ на низких орбитах. Запустил режим шлюзования и открыл панель входа, дунувшего морозом в лицо. Надел шлем и побрёл, шаркая подошвами к пока ещё закрытой горловине, лепестками обвивавшую выдвинутую мачту пробозаборника. Спустя несколько минут – я как раз остановился под горловиной люка – створки втянулись в пазы: кислородная смесь была откачена.
Я ухватился за шест, слегка оттолкнулся ногами от палубы и полез к выходу, перебирая руками. Выбраться оказалось сложнее, чем попасть внутрь: мешали торчавшие в люке штанги мачты. Пришлось прижиматься к ним всем телом и медленно подтягиваться, стараясь не зацепиться ранцем за края горловины. Избежать пары-тройки ударов все же не удалось: МОУ продолжало изрядно трясти. А мысль сложить пробозаборник я отверг, войдя в отсек, он был мне нужен. В конце концов, протиснувшись наружу, я облегчённо вздохнул. Зря, как оказалось. Порывы ветра долбили в спину, в шлем, в грудь, со всех сторон, явно желая оторвать от шеста наглого человечишку, расползавшегося здесь, на высоте. Мачта пробозаборника бултыхалась, я не мог подобрать иного слова, из стороны в сторону по мере удаления от модуля.
Я торопливо вытянул из набедренной сумки скафандра страховочный трос, обернул вокруг мачты и защёлкнул карабин замка. Подрегулировал фиксатор, чтобы тот не скользнул в обратном направлении, и пополз по штангам к трясущемуся концу. К счастью, автоматика скафандра была в полном здравии, в частности, обдув. Иначе вообще бы ничего не видел от заливавшего глаза пота. «Похудеешь с этими перелётами», – мелькнула совершенно неуместная мысль.
Добравшись до последней штанги, увенчанной розеткой с выпущенными щупальцами сети – большей частью облепившей под ветром последние метры мачты пробозаборника, – я, наконец, понял, каким оптимистом был десять минут назад, в модуле. Последние штанги не просто раскачивало, их мотало по рваной амплитуде вверх-вниз, из стороны в сторону, доводя до тошноты. Обхватив руками-ногами ствол мачты, и прижавшись к ней, как к любимой девушке, я запустил движок ранца и тщетно старался уловить миг, когда можно было бы попытаться перескочить к энерговоду, не рискуя стопроцентно упорхнуть куда-нибудь.
И дождался, пропустив несколько подходящих моментов.
Оттолкнувшись от штанги, я ухнул головой вниз, получил пару чувствительных ударов в бок, не смягчённых даже скафандром, и судорожно вцепился в удивительно прочный ледяной кристалл, наросший на пластиковой трубе. Подтянулся и, наконец, ухватил за предплечье жуткую фигуру, оказавшуюся намного больше, чем смотрелась со стороны.
Под очередным порывом ветра, она согнулась, будто пытаясь вырваться, и опять распрямилась. В тот же миг я с силой дёрнул её на себя.
Не представляю, как я её не выпустил, когда нас сорвало с энерговода и понесло в сторону и вниз на разматывающемся тросе. И потом, когда болезненный удар-толчок остановил безумный полёт, и мы повисли, раскачиваясь из стороны в сторону в семидесяти метрах под пробозаборником.
«Задним умом крепок» говорили раньше. Действительно, стоило подумать, прежде чем отправляться в спасательную экспедицию. Напоясной лебёдки в высотном костюме не было, всё ж таки это не скафандр в полном смысле слова и не костюм спасателя, а подтянуться на одной руке в таком воздушном потоке, плотностью напоминавшим стекло – всё видно, а не пройдёшь, – да ещё с неудобным грузом было просто нереально. Для меня, во всяком случае. Я не Геракл. Приходилось уповать на Дарью, надеясь, что девушка что-нибудь придумает, а не просто решит приземлиться. Иначе, мне не поздоровится: скафандр долго не выдержит.
МОУ плавно двинулся, оставляя слева махину преобразователя. Я болтался на тросе, обхватив обеими руками сорванную с КППм фигуру, время от времени выписывая такие кульбиты, что начинал опасаться, как бы этим самым тросом не захлестнуло шею. По моим прикидкам, оставалось несколько минут, пока ветер и мельчайшие частицы пыли прорвут скафандр, но тут модуль выскользнул из турбулентной зоны; экзосфера у Марса начинается намного ближе к поверхности, чем у Земли.
Тряска прекратилась. МОУ как бы завис в голубоватой серости, а меня по инерции продолжало нести. Теперь уже в космос.
Ну, туда нам не надо.
Я потянул за трос, подтягиваясь к модулю.
Снова ярко-освещённая конусообразная секция для атмосферных зондов и фигура в скафандре на полу. Дежавю какое-то! Хорошо хоть эта фигура – не я.
– …ть! – закончила Даша. Она стояла рядом и высказывала всё, что думала о моей вылазке наружу и обо мне в частности.
– И ты мне тоже очень нравишься, – согласился я.
Даша фыркнула.
– Как он вообще сюда попал? – спросила чуть погодя, успокоившись.
– Вулканический выброс?
Она посмотрела на меня, как на идиота.
– Извини. Первое, что в голову пришло.
– Нет на Марсе больше вулканов. После терраформирования марсианское ядро застывает и со временем вообще превратится в железно-никелевое.
– И? – осторожно спросил я.
– Вообще-то точно никто не знает, – вздохнула Даша. Вздох перерос в небольшой зевок, который она торопливо прикрыла ладошкой. – На трёхсоткилометровой глубине плещутся целые железно-никелевые моря. Удалось разработать взаимосвязь между ростом марпоники и увеличением давления на марсианское ядро. Теперь оно отвердевает намного быстрее, а жидкий металл под воздействием террамодуляторов, двигаясь вокруг него, как на Земле, создаёт магнитное поле. Сами стебли подпитываются серой, выдавливаемой из глубин планеты при отвердевании ядра. Иначе все наши насаждения бы просто не прижились здесь. И никаких вулканов это не прогнозирует. Бывают, правда, разрывы почвы с выбросами…
Она замолчала и потянулась снять измазанный изнутри шлем, но я удержал.
– Ты уверена?
– В каком смысле? – Девушка удивлённо вскинула брови.
– Тело неизвестно сколько висело на преобразователе. Могло разложиться.
Даша повела носом.
– Вряд ли, – сказала она, но голос звучал неуверенно, – запаха нет.
– За бортом вообще то минус, и в любом случае, оно обезображено. Удары ветра такой силы не отличаются от ударов кувалдой.
– Чем?
– Большим тяжёлым молотом.
– Я не кисейная барышня! – возмутилась Дарья. – В любом случае, мне нужно посмотреть, я многих знаю.
Ещё бы не знать. Тут всего тридцать тысяч народу. Не так и много, как может показаться. Особенно для целой планеты. Причём большая часть – шахтёры, штолен-проходчики, я бы сказал, в кои переквалифицировалось большинство террапреобразователей после того, как было сформировано нынешнее лицо Марса. По всей планете бились штольни в поисках льда или воды; последней было разведано катастрофически мало. Положение осложнялось тем, что при терраформировании были перемешаны и изменены все верхние слои планеты до подпочвенных, из-за чего все сопутствующие признаки залегания водяных пластов сверху стало не определить. Углекислота полярных шапок и водяные льды исчезли в процессе терраформирования. Климатические преобразователи и марпоника, конечно, прекрасно, но для переселения на Марс миллионов, нужен целый океан воды, иначе освоение некогда красной планеты затянется лет на триста. Что для Земли не есть хорошо.