– Всё, кровь уже не идёт. – Посмотрела мне в глаза. – Ты как?
– Лучше, чем выгляжу. – Я, кряхтя, сел. Потрогал ухо, нейрочип исчез, оставив довольно глубокую ранку, смазанную сейчас, скорей всего, антибактериальным гелем. Даша молча сунула чип мне в руку. Я убрал его в нагрудный карман.
– Значит, замечательно. Потому что выглядишь ты совсем неплохо, – ехидно прокомментировал Сергей. Даша молча прижалась ко мне, я с нежностью обнял её за плечи.
– А ты не завидуй, – сказал я Хрулёву. – Хочешь, и тебе чип прицепим.
– Уже не стоит, – и он кивнул на экран.
Я только сейчас обратил внимание, как мягко меня вжимает в переборку. МОУ двигался с приличным ускорением, два-три G не меньше. И в космосе.
– Не надейся, – процедил Лен хмуро, сбоку мне было видно, как с нижней губы у него капает кровь, – за обломками гоняться не будем. Идём на посадку!
Даша хихикнула. Как-то нервно.
– Если найдём – куда!
Не понял. Я сел.
Подземная полость сменилась чернотой пространства с далёкими гвоздиками вбитых в панораму звёзд.
– Как мы здесь оказались?
Лен фыркнул.
– Кто бы знал? Миг – там, следующий миг – здесь. Или это твои фокусы? – Он подозрительно сощурился.
Я вздохнул.
– Если бы.
Я повнимательней всмотрелся в экран.
– И куда мы летим?
– К Марсу, – буркнул Лен, уставившись в экран в свою очередь.
И где тут у нас Марс? А…вот он.
Ничего себе – вот так выбросило нас! 0,003% АЕ, судя по данным на экране. Почти 4 500 000 километров. И это на стандартном МОУ! Хотя, конечно, дело тут не типе летательного аппарата.
Даша шевельнулась под рукой.
– Впечатляет? Меня тоже. Представь только, вся система будет у нас в кармане, когда изучим этот феномен. Очень хочу к кольцам Сатурна…
– Хоти и дальше, – вмешался Сергей. – Сама знаешь, от изучения до осознания и воплощения могут и сотни лет пройти. Странно другое: мы идём с ускорением и, судя по данным, должны приблизиться к Марсу на расстояние, чтобы увидеть Фобос невооружённым глазом. И, несмотря на время и скорость, я бы сказал, что мы не приблизились к Марсу ни на метр.
– А относительно других планет? Или временной промежуток слишком мал ещё для расчёта?
– Да нет, – это уже Лен, – современной аппаратуре хватает. И относительно других планет мы движемся, удаляемся от той же Земли, только вот к Марсу не приближаемся! Такое впечатление, будто с каждым пройденным метром впереди разворачиваются новые километры пустоты.
Отпустив Дашины плечи, я с трудом поднялся и проковылял, преодолевая давящую тяжесть ускорения и цеплявшиеся за палубу магнитные вставки на подошвах, к креслу Хрулёва и попросил:
– Пусти ненадолго. Хочу один расчёт проделать.
– Это какой? – поинтересовался климатолог, отстёгивая ремни и перебираясь в пустое сейчас Дашино кресло возле Лена.
– Хочу увидеть обломки корабля, – сказал я, запуская программу сканирования пространства.
Лен сердито засопел, но я продолжил, не давая ему возможность высказаться:
– Мы выше эклиптики Марса, и наш вектор и угол наклона к планете один-в-один совпадают с траекторией роя, так почему… – на экране всплыли данные о завершении поиска, – мы их не видим?
– Мы на расстоянии четырёх с половиной миллионов километров от Марса, – сказал Лен сухо. – Обломки – на расстоянии трёх миллионов шестисот тысяч километров, между нами где-то порядка миллиона километров пустоты. Что ты собрался увидеть в стандартной оптике модуля? Не спорю, разглядеть можно, но при условии, что точно знаешь, куда и где смотреть.
– А я и знаю. – Я высветил на экран расчёт, полученный в виртуал-центре, с экстраполированной параболой и наложенными сверху цифрами нашего полёта. – Вот они, скоро встретимся!
– Невозможно! – Лен развернулся в кресле, уставившись в экран. Хрулёв поддержал его невнятным бормотанием. – Вот так сходу.
– Я их чувствую.
Я искоса посмотрел вокруг.
– Ну-ну… – Лен саркастически хмыкнул. Он явно не поверил. Сергей, кажется, тоже: посчитал за оборот речи. А вот Даша…Она пристально смотрела на меня, и мне стало очень неуютно. Вот жил ведь, никому ничего не был должен. А теперь придётся объясняться, но куда денешься?
Но от немедленной разборки меня спасло появление на экране роя обломков. На таком расстоянии он больше походил на вытянутый остроконечный кокон, зависший в пространстве и отстреливающий – скорей всего, из-за вращения обломков – в черноту отблески лившегося на него солнечного света. И из-за того же вращения – и установившихся, но всё же разных скоростей – кокон, казалось, вытягивался и шевелился, как живой.
Меня вжало в кресло. МОУ с нарастающей скоростью нёсся к кокону. Лен с закушенной губой колдовал со светопанелью, Хрулёв что-то лихорадочно считал и бубнил в микрофон VVS – передавал данные на Марс. Даша, я заметил краем глаза, старалась встать, но восьмикратное ускорение не давало ей подняться с диванчика. Сам я запустил все возможные техсредства фиксирования и расчётов окружающей среды модуля, пытался вычислить, достаточно ли массы и скорости МОУ для тарана.
Модуль достиг кокона. Вопреки моим опасениям, тот не разбух до вселенских масштабов, а наоборот, как бы сжался, лишился светового ореола и вдруг распался на знакомый рой летящих обломков. Меня ещё сильней вжало в кресло, в глазах потемнело. Лен разворачивал модуль и одновременно уравнивал нашу скорость со скоростью роя. Оставалось лишь уповать, что самих обломков не так много и автоматика сумеет рассчитать достаточно безопасное положение МОУ.
Постепенно положение действительно стабилизировалось. Модуль престал мчать по космосу гоночным болидом и словно завис близ крупного обломка корабля. Третьей пассажирской палубы, насколько можно судить по картинке на экране. Он довольно быстро вращался, но не «рыскал» хаотично из стороны в сторону внутри роя и, стало быть, годился для вылазки.
Так, пора собираться!
Я встал.
У выхода меня уже поджидали.
– Или вместе, или никак!
– Хорошо. – Я не стал спорить. – Но не с тобой. С Сергеем. – И, обрывая в зародыше всё, что Дарья готовилась на меня обрушить, попросил: – Пожалуйста, Даша. Я не смогу нормально работать, если буду постоянно отвлекаться. И Лену нужна подстраховка, а ты, как я понимаю, лучший пилот, чем Сергей.
Хрулёв уже надевал скафандр, подмигнув девушке.
– Заранее сговорились! – догадалась она. – Ладно, вернётесь – потолкуем! – И отошла к пульту.
– Вечно я ни за что страдаю, – проворчал Сергей, защёлкивая магнитные держатели шлема.
Наружу на сей раз мы выбрались через люк сброса зондов и поплыли к вращавшейся в ста метрах махине. Со стороны, наверное, полёт выглядел неторопливым и плавным, но на самом деле мы неслись с приличной скоростью, которую тормозили только разматывающиеся спас-тросы скафандров. Ну, и корректирующие краткие выхлопы ранцевых движков.
Часть палубы – двухсотметровый обломок корпуса – повернулась, явив освещённые солнцем внутренности: разбитые, но кое-где и целые блок-переборки кают, сами каюты, где внутренние переборки сорвало с места, барная стойка с немногочисленными уцелевшими пластиковыми стульями, вмурованными в пол. Словно криво отсечённый кусок не то многоквартирного дома, не то гостиницы. Он неспешно разворачивался по диагонали, являя замёрзшую сейчас вспученными волнами термопрослойку на внешней переборки внутреннего корпуса. А через рваные промежутки времени дёргался из стороны в сторону.
Мы были достаточно близко, чтобы воочию впечатлиться кружащей в полной тишине громадой, и со следующим оборотом – уже с внутренней стороны – занялись нудной подгонкой скоростей вращения, собственных относительно обломка. Друзья на МОУ помочь не могли, поскольку вычислить алгоритм вращения обломка – одно, а вот следовать ему – совсем другое. Но, как говорится, терпенье и труд…В конце концов, Хрулёв пауком прилепился к бортовой переборке и, цепляясь за многочисленные трещины в ферропластике, дополз до ближайшего из многочисленных гнёзд корабельной нейросети.