— Эй, вы, там, прекратите немедленно!
Никто, разумеется, ничего не прекратил. Тогда я вытянула швабру и потыкала щеткой в черную спину — сначала несильно, а потом как следует, чтобы почувствовал.
Он почувствовал, обернулся и обругал меня.
— Вали отсюда, дура, пока жива!
Вот тут я по-настоящему рассердилась!
— Ах я дура?!
Швабра в моих руках взметнулась ввысь, как хоругвь, и пала вниз, как топор палача. От удара о голову черного человека обросшая щетиной поперечина отделилась от палки и отлетела в елку. Черный перестал бить белого, замер и попытался повернуть голову, но ее как будто застопорило — вместе с текстом:
— Ну, ты...
Предвидя, что сейчас меня обзовут как-нибудь похуже, чем дурой, я грозно нахмурилась и перехватила палку с обломанным концом на манер копья. Но черный человек не договорил, закрыл глаза и мягко полег на белого. Летающая щетка с треском провалилась сквозь колючие ветки и мирно улеглась в еловом шатре. Два человека — черный и белый — так же тихо и неподвижно лежали у моих ног.
«Ничего не понимаю!» — нервно воскликнул мой внутренний голос, нарушив затянувшуюся паузу.
«Аналогично».
Стремительное превращение разноглазого блондина из замаскированного налетчика, которым я его считала, в жертву такого же замаскированного поставило меня в тупик. Я осторожно перевернула безвольное тело в черном, заглянула под маску и убедилась, что лицо под ней мне совершенно незнакомо. А я бы обязательно запомнила такого рыжего-конопатого... Тогда я склонилась над блондином и внимательно рассмотрела его физиономию. В общем, тоже незнакомая, за исключением глаз, один из которых зеленый, а второй голубой. Очень захотелось примерить маску рыжего-конопатого на блондина, чтобы освежить в памяти воспоминания о вчерашней встрече с налетчиком, но я остереглась слишком активно ворочать полудохликов, чтобы не привести их в чувство раньше времени. Ограничилась тем, что вернулась к конопатому, деликатно, как доктор, приподняла его опущенные веки и посмотрела глазки. Они были карие. Оба.
Ничего не понимаю!
Мгновенно возникшее желание отвесить лежащим парням чувствительных пинков в бока и гестаповским голосом взреветь: «Встать! Стоять смирно! Отвечать на мои вопросы!» я все-таки преодолела. А ну как встанут, но не смирно? Не дай бог, объединятся и ополчатся на меня вдвоем? Кто их знает, этих налетчиков в масках, может, у них какое-то тайное братство со своими ритуальными игрищами и веселыми приколами!
«Лучше бы ты пошарила у них в карманах!» — резонно посоветовал внутренний голос.
У рыжего-конопатого, к сожалению, никаких карманов не было, так что выяснить его личность без сеанса гестаповского допроса не представлялось возможным. А вот у разноглазого блондина в кармане запыленных джинсов нашелся студенческий билет на имя Никиты Геннадьевича Ратиборского.
«Ну, наконец-то, знакомое имя!» — обрадовался мой внутренний голос.
Имя знакомое, а ситуация по-прежнему непонятная.
Совершенно машинально — от нечего делать — я подобрала под елочкой оторвавшуюся щетку и кое-как насадила ее на ручку, восстановив таким образом нарушенную было целостность и неделимость казенной швабры. С виду инвентарь выглядел вполне исправным. Я повозила щеткой взад-вперед по усыпанной хвоей земле и убедилась, что инструмент функционирует.
И тут меня здорово напугал Никита свет Геннадьевич. Не шелохнувшись, он хриплым голосом удавленника произнес:
— Крупье, все на красное, сорок восемь! — и снова замолчал, сосредоточенно глядя на обгрызенную белкой еловую шишку.
— Ставки сделаны! — быстро сказала я, сообразив, что мои действия со шваброй напомнили младому Ратиборскому манипуляции крупье, сгребающего фишки.
— М-м-м-м-м! — протестующее промычал рыжий-конопатый, оставшийся для меня инкогнито.
— Ставок больше нет! — сказала я специально для него и попятилась к елочкам.
Парни явно приходили в себя, а у меня не было желания дожидаться того момента, когда они полностью очнутся.
Я вылезла на дорожку, огляделась, небрежным жестом игрока в гольф забросила на плечо победоносную щетку-швабру и зашагала к офису. Надо было немного посидеть в тишине и подумать.
Но тишины в нашей благословенной конторе не было и в помине! Посреди общей комнаты в позе героини древнегреческой трагедии застыла незнакомая толстая тетка в цветастом платье. Щекастое лицо ее было обращено к потолочному светильнику и перекошено мучительной гримасой, руки стиснуты в замок перед грудью, а живот колыхался в такт утробным бессловесным рыданиям. Рядом со страдалицей стояла, притопывая ногой, Лариса Котова, и лицо у нее было злое-презлое. У стеллажа с кассетами на корточках сидел Сашка Баринов, похожий на толстого бульдога, энергично разрывающего кроличью нору. В качестве норы выступал стеллаж, из которого Санек выкопал уже приличную кучу видеокассет.