Сержант Никитин, ничего не говоря, с угрюмым сопением дергал веревку флагштока, спуская иностранный флаг вместе с траурным убранством.
Вторник
1
Встреча с двоюродным племянником породила в моей душе бурю чувств, но не все они были по-родственному теплыми. Наряду с нормальной человеческой радостью у меня возникло и нехорошее опасение. Юный Майкл Томпсон был поразительно похож на меня и еще больше — на моего брата Зяму? Такой же золотоволосый ангел с очаровательной мордашкой и невинным взглядом, какими были в свое время мы с братцем — по сути, те еще дьяволята! Я-то лучше всех знала, как обманчива эта прелестная «кузнецовская» внешность.
«Смотри в оба!» — предупредил меня внутренний голос, и я решила не спускать глаз с племянника до тех пор, пока не передам его под юрисдикцию старших родственников.
В такси по дороге к дому ребенок зевал, и я поспешила уложить его спать, эгоистично порадовавшись тому, что от ужина он отказался. Однако степень усталости юного родственника я явно переоценила. Поутру он проснулся первым.
Спросонья я не поняла, что за звуки доносятся из гостиной — совсем забыла, что все законные обитатели квартиры, кроме меня, несчастной, в данный момент обитают на природе. Мирное шуршание бумаги и скрип ножниц привычно проассоциировались у меня с бабулей, которая любит систематизировать газетные вырезки. И лишь увидев в прихожей маломерные кроссовки и незнакомую спортивную сумку, я вспомнила, что у меня гостит заокеанский родственничек.
— Майкл?
Завернувшись в халат, я пошла на звук, недоуменно гадая — что он там режет? Очень хотелось думать, что всего лишь упаковки печенья и чипсов.
Как бы не так! Ребенок сосредоточенно кромсал страницы семейного фотоальбома, который я перед сном листала, все больше убеждаясь в зловещем фамильном сходстве американского племянника с русскими дядей и тетей.
— О боже!
Златовласый ангел, болтая босыми ногами, сидел за журнальным столиком и любовался делом своих рук. Я приблизилась, посмотрела, оценила масштаб проделанной работы и не нашла в себе сил отругать дьяволенка, как следовало. Майкл исследовал фотографическую летопись нашей семьи за пятьдесят лет, нашел в ранних слоях фотоальбома превосходный портрет молодой Глафиры, вырезал его безупречным овалом, прилепил на бумажный лист и аккуратными печатными буковками по-русски подписал: «Баба Глафа». Доброе пожелание «Покойся в мире!» было написано по-английски, а сроки жизни — универсальными арабскими цифрами. Впрочем, время ухода бабы Глафы любящий внук обозначил только годом, оставив для точной даты пробел.
— Бабушка умер? Когда? — спросил меня этот милый ребенок, не удосужившись поздороваться.
Впрочем, мне не хотелось знать, каким в его понимании является доброе утро — уж не рассвет ли это Судного Дня?
— Твоя бабушка Глафира еще жива! — сердито сообщила я, убирая фотоальбом повыше на шкаф. — Хотя общение с тобой наверняка значительно приблизит ее к могиле!
— Где могила? — поинтересовался славный мальчик и встал, явно выражая готовность немедленно идти с визитом к бабушке на кладбище.
По-русски Майкл говорил односложно, с грамматическими ошибками и акцентом, но словарный запас имел, похоже, немаленький. Я вот, к примеру; затруднилась бы сказать, как по-английски будет «могилка»!
— Нигде!
— Кремация? — с пониманием спросил ребенок.
— Типун тебе на язык! Бабушка Глафира просто лежачая.
— В склеп?
— Да не в склепе она лежит, просто в постели! Глафира вчера сломала ногу.
— Катастрофа? — сочувственно скривился ребенок.
— Никакой катастрофы! Все наши родственники живы и очень хотят тебя видеть!
«Думаю, не надо им в этом отказывать», — настойчиво посоветовал внутренний голос.
Я тоже полагала, что во избежание катастрофического ухудшения моего собственного здоровья имеет смысл как можно быстрее отправить Майкла в Бурково. Авось папуля-полковник и сразу две бабушки, одна из которых педагог с сорокалетним стажем, как-нибудь приведут этого необычного ребенка к общему знаменателю.
Я сварила Майклу овсянку, посадила его завтракать и позвонила папуле, чтобы узнать, как здоровье жиклера. Папа помянул многострадальный жиклер недобрым словом и высказался в том духе, что ему прямая дорога в могилу, то есть на помойку.