Их противники, французы, после введения всеобщей воинской повинности, первыми начали систематизировать данные о своих призывниках. Наших современников они могут повергнуть в шок. В период Консульства сначала установили минимальный рост для призывников в 160 см. Но его пришлось снизить! До 154,5 см.
Только массовость давала возможность выбирать. И в тяжелую кавалерию брали людей с ростом порядка 175 см. Кирасиры действительно выглядели могучими всадниками. Во всех армиях без исключения.
В остальном – картина тоже примерно одинаковая. В кавалерию брали тех, кто соответствовал не столь уж строгим требованиям. Тяжелее всего обстояли дела с тяжелой кавалерией, легче всего – с легкой. Специальные навыки желательны, но их наличие почти редкость. Кавалеристов приходилось готовить.
…«Сразу после нашего прибытия старослужащие обменяли наши новые седла на свои старые. Это было, это уже почти обычай». Всадник из 2-го полка карабинеров вспоминает «обычай» без особого возмущения. «Дедовщина», как мы ее сегодня называем, была не столь уж и страшной. А в некоторых английских кавалерийских полках, например, за каждым новобранцем закрепляли опытного солдата, этакого дядьку-наставника, который помогал новичку освоиться. Во всех армиях без исключения самое серьезное из испытаний – тяжелый повседневный труд.
Первым делом будущих кавалеристов учили ухаживать за лошадьми, правильно обращаться с ними, ведь лошадь – главное достояние кавалериста.
Так описывает свой обычный день Станислас Жерар, призванный в кавалерию в начале 1814 года. Вставали очень рано. Перекличка, потом лошадей выводили на свежий воздух. Примерно полтора часа – обтереть соломенным жгутом, почистить, расчесать. Затем – поить и кормить. Только после этого кормили их самих, супом. Кто не успел – оставался голодным до вечера. Это, как вспоминает Жерар, называлось «почистить живот». День проходил на холоде, отчаянно мерзли руки. В два часа дня снова чистили лошадей. В четыре – обед, он же ужин, для всадников. В семь – перекличка и отбой. За опоздание на перекличку (их было несколько, так боролись с дезертирством) строго наказывали.
Но эти наказания сущая ерунда по сравнению с тем, что творилось в прусской армии. Насильственная вербовка и большое количество иностранцев-наемников, которым рассказывать о патриотизме было бессмысленно, требовали жесточайшей дисциплины. Палка в руках прусского офицера – как трость у Фридриха Великого. Практически символ. Били беспощадно.
Не только за проступки. В одном из наставлений короля для кавалерийских полков так и записано: «Чтобы ни один человек не смел открывать рта, когда говорит его командир». А чтобы солдатам, в пехоте ли, в кавалерии, не приходили в голову «глупые мысли», их постоянно тренировали. Методы, конечно, вызывают осуждение, но с точки зрения обученности с пруссаками никто не мог сравниться. Про кавалерию Фридриха мы уже говорили. Даже после его смерти традиции, созданные королем и Зейдлицем, остались. Прусские кавалеристы точно знали, как действовать в бою. У всех остальных с этим были проблемы, хотя учили вроде бы всех.
Сержант Кларк из «Шотландских Серых» тоже считал обучение чем-то сильно похожим на ад. Слово drill (обучение, упражнение) стало для него почти проклятием. Подъем в пять утра, уход за лошадью и бесконечные drills. Верховая езда, фехтование, строевая подготовка. Drills! В результате подготовлены-то британцы неплохо, но в тонкостях кавалерийского искусства плохо разбираются их командиры. Большинство из них, по крайней мере.
Надежда Дурова, с помощью обмана попавшая в уланский полк, училась тому же, что и все остальные. «…Маршировать, рубиться, стрелять, владеть пикою, седлать, расседлывать, вьючить и чистить лошадь». Выдать ей (ему) обмундирование должны были после того, когда она «несколько научится всему этому». «Несколько» – слово, употребленное самой Дуровой. Какой уровень оно подразумевает? Довольно неплохой.
Образцом подражания для русской кавалерии были «методички Фридриха Великого». Ничего плохого в этом нет, но к «сухой теории» великие полководцы добавляли важную практику. Суворов, например, едва ли не каждое учение заканчивал «атакой конницы на пехоту». Жесткое упражнение, максимально приближенное к реальному бою. Не обходилось и без несчастных случаев. Зато, как и у Зейдлица, кавалерия получала бесценный опыт. Как и пехота.
Однако в самом начале XIX века суворовские традиции уже были утеряны, хотя времени прошло всего ничего. Прекрасный кавалерийский офицер граф Д. Остен-Сакен страшно сокрушался в связи с «непостижимой слепотой»: «Вот образчик тогдашнего младенческого понятия об образовании войска.