– Ой! Никак Хрюкотаньчик наш объявился?! – Жанна Сергеевна уже порхала по комнате, прихорашиваясь на лету. – Звонок, что ли, опять не работает?! До чего ж вы, мужики, безрукие все! Ничегошеньки наладить как следует не можете! Беги, котёнок, открывай. Да хватит там греметь уже! Не приведи господи, Ширяева мне разбудите! Я вас обоих тогда в фарш наколбашу, поросята!
– Кто, кто?!
– Что «кто»?
– Толстосвин твой. Как ты его назвала - то?
– Хрюкотаньчик! Ха - ха! Правда, мило?
– Гм! Мило? А я тогда кто? Кто я по твоей… этой… свинской классификации? – Ты? …Борзохрюк, вот ты кто! Открывай скорее! Он же сейчас дверь вместе с косяком
вынесет, мазафака! Что за нетерпение?! Приступ диареи, что ль, у кого - то?! На уши давит?!
«…В камеру вкатился матёрый жирный енот с охапкой прутьев. Он шёл прямо, прямо, пока не упёрся в решётку. Тогда он сел и начал раскладывать прутья, чтоб разжечь огонь. Взгляд у него был ошалелый, поэтому я догадался, что Лемюэл енота загипнотизировал. Под дверью камеры собралась толпа. Нас - то она, само собой, не видела, зато глазела на матёрого енота. Я тоже глазел, потому что до сих пор не могу сообразить, как Лемюэл сдирает с енотов шкурку. Как они разводят огонь, я и раньше видел (Лемюэл умеет их заставить), но почему - то ни разу не был рядом, когда еноты раздевались догола – сами себя свежевали. Хотел бы я на это посмотреть…» Все бы поглазели с удовольствием, да? Не зря мы, поверьте, уделили здесь внимание творчеству мистера Каттнера, ибо очень уж Максимилиан Варламович смахивал нынче на того самого енота. Такой же жирный, матёрый и ошалелый. Не было, правда, особой уверенности в чьих - либо намерениях жечь костёр на полу Юркиной служебной однушки и уж тем более устраивать здесь же акт публичного самоизжаривания, однако складывалось впечатление, будто шкурку с него и впрямь сегодня уже разок - другой сдирали! Он шёл прямо, прямо, пока не упёрся в стол. Сел рядом и затих, тупо уставившись в никуда.
– Ну, здрассте! – суховато, прямо скажем, поприветствовал гостя Роланд. Что за хамство? Руки даже не подал. От же немчура заносчивая! В каком хлеву
воспитывался?! Меж тем никто, похоже, и не обиделся. Видимо, не до того. – Привет, мурзик! Эй, Макси - и - ик! – Жанна помахала руками перед окаменевшим
лицом. – Парниша, что с тобой?!
– Ничего. – Выражение пустых безжизненных глаз не изменилось. – Выпить есть? Налейте, ёта мать!
– О - о - о - о! Как всё запущено! Ролик, милый, мне там где - то в холодильнике початая бутылка водки пригрезилась. Глюки? …Нет? В таком случае нацеди, будь добр, граммчиков сто, не больше. И минералки прихвати, запить, если не сложно! …Кончилась? Тогда простой воды стаканчик. Слаб мальчонка…
Полстакана «Посольской» пролетели легко, без сучка и задоринки. Никакой запивки не понадобилось.
– Ещё! – всё тот же застывший гипсовый слепок вместо лица. – А не поплохеет тебе, Хрюкотаньчик? Нам работать и работать! – Какая, блин, к чертям собачьим, работа?! – глаза наконец - то ожили, страх сквозил в
них. – Там… – он вжал голову в плечи и как - то неопределённо пошевелил руками. – Бл*дь! Там человека убили!
Немая сцена. Словно гром средь ясного неба! Это, промежду прочим, стольный град Берлин, ежели кто подзабыл! Причём Берлин, надо понимать, совсем не тот, что в приснопамятные времена, после падения знаменитой Стены, на гребне истеричной, подчас граничащей со слабоумием популистской волны толерантности в течение нескольких десятилетий кряду до краёв заполонили разношёрстные толпы ауслендеров . До самой последней капли человеческой терпимости, когда хочется порвать уже кого - нибудь в клочья! Ведь пришли люди, заметьте, абсолютно иного уклада и весьма, так сказать, бесцеремонно вторглись в чужой монастырь со своей жизненной парадигмой, непонятной, мягко говоря, большинству консервативных, без того потихонечку вымирающих от инбридинга аборигенов. Молодые, сильные, красивые, девственно невоспитанные, с хорошими зубами, честолюбивыми планами, амбициями и крепкими яйцами, свободные от каких - либо обязательств и предрассудков в своём едином халявном порыве – от работы кони дохнут, пускай туземцы работают! – эти незваные «вечные гости», брошенные к тому ж «гостеприимными хозяевами» в своём собственном доме на произвол судьбы, конечно же, не смогли, да и не захотели ни с кем и ни с чем ассимилироваться, предпочтя колготиться обособленно, повсеместно создавая в жирующей скучной Европе полулегальные нервные гетто, анклавы, разного рода тауны. Откуда, собственно, и доныне расползаются кое - где по белу свету, наряду с привычными уже национальным бандитизмом и рэкетом, наркомания, проституция, контрабанда, подпольные казино, профсоюзы докеров и мусорщиков, прочие, прочие весьма прибыльные штуки. Вызывающие, в свою очередь, живейший интерес недобритых брутальных дядек, эпизодически устраивающих мафиозные разборки за передел сфер влияния с обязательно смакуемыми падкой на жареную человечинку, девственно «свободной» от совести прессой актами ужасающе кровавого насилия и изощрённых убийств, до трясучки пугающих простых обывателей.