– Ой - и - и - и! – со звоном хлопнул себя по лбу. – Говорила мне мама: не езди никуда, сынок! Не езди, говорила, и всё тут! Гы - ы - ы - ы!
При этом каждое его слово сопровождалось ухмылками, охами, ахами, междометиями, пожиманием плеч, закатыванием глаз и прочими обезьяньими ужимками. Толстосвин и по трезвяку - то выглядел, положа руку на сердце, довольно дурашливо, а в подпитии так и вовсе – шут гороховый! Всё - таки пьяные в массе своей люди странноватые! Причём Назарова Так, кстати, случается, ибо одни и те же события зачастую вызывают диаметрально противоположную реакцию: инь и ян, чёрное и белое, мужское и женское. Извечные, знаете ли, склоки, ссоры, раздоры. Как только вместе уживаемся, мир делим? А у геев и лесбиянок что? У олигархов, челяди прикорытной? Всё сплошь голубое или розовое? Где в их однополюсной жизни, в таком случае, единство и борьба противоположностей? Гм! Тоже
ведь вопрос неоднозначный…
– …И куда это, интересно знать, ты попрёшься на ночь глядя, мудило? – вопрошал мужчинка сам себя. – И правильно! Э - э - э - э… Куда я попрусь? Голодный, холодный, несчастный… Всеми забытый, заброшенный… М - м - м - м… Останься дома, уговаривала она меня… Представляете? У - у - у, не останусь! Нет! И не уговаривай! Съешь котлеток, выпей чайку, телик посмотри! Ну - у - у… Бля - а - а - а… Я же не такой, правильно? Если я срочно нужен друзьям, какой может быть телик? А - а - а? Я вас спрашиваю, ёта мать! И не нужно думать, будто Максимилиан Гонченко чего - то там испугался! – громогласно вдруг возвестил он с видом пьяного мышонка, вознамерившегося скушать злобного дворового котища. – Варламыч ни х*я не боится! Да - а - а! И нех*й тут… С вашими, понимаешь… Максимилиан всегда спешит на помощь! Вот так - то!
Это нужно было видеть! В конце своего душещипательного спича Максик, вы не поверите, столь артистично закатил глазки и всплеснул ручонками, эпатажно и, не побоимся этого слова, – жантильно, что железный бош таки сломался. Не сдюжил нервического напряжения тевтонский рыцарь! Ай - яй - яй! И потому, исходя желчью, едва - едва сдерживая рвотные позывы, давясь сильным, при ближайшем рассмотрении не очень - то искренним кашлем, быстренько ретировался в ванную.
– Чего это… он… Грхм! С ним?
– Не знаю. – Отвечала Жанна, загадочно улыбаясь. – Слюной ядовитой поперхнулся, видать. Ха - ха!
– Бля - а - а - а… Дела - а - а - а…
И тут наш Хрюкотаньчик вдруг начал удивительнейшим образом быстро трезветь. Прямо на глазах!
– …Странности начались, только я подъехал. – Потекло из него вполне связно, причём без всяких предисловий, словно вентиль открыли. – На подъезде скопилось довольно много машин. Австрийцы же через наш сектор срезают, чтобы крюка не давать, бельгийцы, ещё кто - то, по - моему – испанцы. Брукмюллер с Кристинкой отметились там, Раухенбахи с детьми, Ибанес, паршивец, как всегда, с новой шикарной тёлкой. Во чувак даёт, полностью фамилию оправдывает, ёта мать! Букву бы ему одну поменять… Ещё какие - то ребята, я их впервые видел. Иноземцев в объезд направляли, наших всех здесь тормозили, не пропускали. Собрался уж было домой разворачиваться, смотрю, сзади – скорая. Пришлось посторониться, пропустить. И в этот момент здоровенный мордоворот из службы безопасности показывает, да так, понимаете ли, настойчиво, мол, дуй за скорой, и побыстрее! Мне куда деваться - то? Дунул, ёта мать! Налейте, что ли!