— Грязь месите, это хорошо, пластуны из вас добрые будут. А лучше коня и шашку в руки? А, казак?
— Не помешало бы, товарищ маршал, к рубке мы привычные, — отозвался другой солидным баском, и не юноша, этот матерый казак, лет сорока пяти, сразу видно по ухваткам, что не только прошлую войну прошел с германцами, но и гражданскую. Причем нутром, эмоциями самого Кулика ощутил, не разумом, тот молчал — из белых, семиреков на стороне красных и не воевало. А этот явно с атаманами якшался, с тем же Анненковым. Но на петлицах три «треугольника» старшего сержанта, фильтрацию прошел, и сборы тоже, иначе бы звание не присвоили. И пристально глядя в глаза казаку, резко спросил, как стеганул вопросом:
— Советская власть ведь многих обидела, но ты за нее рубиться будешь?
— Насмерть, родина у нас одна, и она в беде, — просто ответил казак, не отводя взгляда. А там чернота — так бывает у людей, что дали сами себе клятву. И от нее уже не отступят — этот не сбежит, и не предаст — вот они отголоски гражданской междоусобицы.
— Хорошо, я запомню тебя. Кем был в гражданскую, чин?
— Подхорунжий 1-го Алатавского полка, товарищ маршал. Но сейчас старший сержант Трофим Волков!
— А по батюшке — возраст у тебя солидный, сержант.
— Отца Кузьмой звали, дунгане убили.
— Запомню, казак. Служи пока пластуном, но эскадрон мне здесь нужен, хотя бы один — с кавалерией у нас совсем плохо. Так что баш на баш с комдивом устрою — отберу себе казаков.
Кулик нисколько не шутил — конницы действительно было ничтожно мало — всего одна дивизия на два фронта, и та «рейдовая». И конные взводы при полках, причем не во всех, а для войны в здешних болотах требовался хотя бы один эскадрон на каждую дивизию. И набирать в них нужно вот таких вояк, тертых-перетертых, с детства на коне выросших, и с молоком матери военную службу принявших. А при таком «дядьке» и молодые казаки ухарями станут, хотя все же болота не горы, но настоящий воин в любом месте воевать будет хорошо, вон, как немцы дерутся — те еще черти, на сковородках жарить таких, и маслом поливать, чтобы не пригорели.
— Вон танки с пехотой накапливаться начали — поверь, так и есть. Не видно, под берегом. А вот завтра все серьезно будет — в атаку пойдут.
— Так мост не зря навели, товарищ маршал, мы им понтоны портим, а они нас из села выбить пытаются. Ничего, сдюжим.
— Конечно, сдюжим, боец, хотя с большой кровью и усилиями всех народов. И погоним эту нечисть на закат, откуда она к нам пришли. Это как упыри — постоянно лезть будут, пока им осиновый кол в жопу не вобьешь, только лишь тогда успокаиваются, и то на время.
Последние слова бойцам пришлись по душе — в глазах решимость забить этот самый кол, и в то самое место, про которое четко сказано. Хорошая дивизия, и личный состав неплох, недаром гвардейской станет и очень скоро, только в бой пошла намного раньше. И правильно — незачем им там окопы рыть, все равно немцы и близко к ним не подойдут, на рубеже Волхова их остановить нужно, и не пропустить ни к Тихвину, ни к Волховстрою. А это весьма возможно, хоть немцы сюда сил намного больше пригнали, чем у них в реальности через четыре недели должно быть.
Кулик продолжил идти по траншеям, сюда ведь в конце августа жителей сгонять стали, они тут и рыли беспрерывно вместе с бойцами инженерных батальонов. И позиции были выбраны расчетливо — затрудняя переправу на восточный берег. Хотя даже не знали откуда немцы зайти могут — поначалу посчитали что после взятия Демянска немцы двинутся через Валдай в обход Ильменя и выйдут к Волхову, с правого его берега. А потому на некоторых участках работы начались именно на левобережье, и соорудили неплохие позиции, которые немчура моментально и заняла, как только подошла. Вот такой казус случился — то ли от дури, ее хватает, или вообще от излишней «перестраховки», того самого «усердия», которое не зря в сердцах председатель ГКО назвал «работой на врага»…
В середине октября 1941 года германские войска начали наступать на Тихвин — продвижение к стратегически важному городу, от которого к Ладоге шла единственная ветка железной дороги, питающая находящийся в блокаде Ленинград, заняло почти месяц — никаких стремительных прорывов, какие были летом, а мучительное продвижение вперед, через леса, болота и грязь. Дошли, преждевременно празднуя победу, но тут вмешалась погода — ударили морозы и выпал снег, и немцы живо покатились обратно, оставив уйму техники. Именно контрнаступление советских войск под Тихвиным стало первым предвестником будущих побед, ясно показавшее, что блицкриг закончился и победы вермахта уже не будет…