Все это нам знакомо и даже надоело, но дело не в приборах. Я наблюдаю за Жигаловым. Он сегодня какой-то веселый, возбужденный, не ходит, а летает. Формулы на доске выписывает, ведет расчеты всевозможных углов, траекторий и сносов на ветер, будто говорит о самых приятных для него вещах. Вкусно говорит, смакует каждое слово. Раньше он был просто деловитый и строгий, а сегодня веселый, даже восторженный. Очень интересно узнать причину, но спрашивать неудобно. К концу дня он и сам не выдержал, сказал, когда мы снимали снаряжение в казарме:
– Жена через три дня приедет. Пойду приводить в порядок жилье.
Меня почему-то обрадовало это известие. Наконец-то не будет наш взводный одиноким! Пойдет у него жизнь, как и у всех. В общем, все наши ребята очень довольны. И Степа, как всегда, выразил отношение к событию:
– Товарищ лейтенант, разрешите, мы поможем: побелить надо, полы покрасить, окна помыть.
– Нельзя. Могут быть неприятные разговоры. Спасибо за предложение. Я сам все сделаю.
– Какие разговоры? Мы ж не по приказу, - настаивал Кузнецов. - Просто понимаем: в этом городишке ни маляров, ни других рабочих не найти.
– Ничего. Обойдусь. - Жигалов благодарно посмотрел на солдат: наша забота была ему приятна. - Вы можете помочь мне в другом. Пока буду заниматься уборкой, соблюдайте в казарме порядок. Подготовьте все к очередным занятиям, ну и вообще ведите себя так, чтобы меня не вызывали.
– Не беспокойтесь, все будет в полном ажуре, - заявил Степан.
Лейтенант ушел. Степан посмотрел на нас и сказал твердо:
– Ничего он сам не сделает, не умеет ни белить, ни красить. Надо помочь. Кто со мной?
Конечно, все отделение выразило готовность. Степан спросил Натанзона:
– Что ты умеешь делать?
– Что надо, - быстро ответил Лева.
– Давай конкретнее - белил, красил?
– Я думаю, сумею.
– Ну ладно, думай. К концу первого года научишься. Пойдет старик Агеев: он уже все умеет. А ты, Ракитин, на что мастер?
– Я могу дымоход прочистить, однажды делал это с отцом, ну и все техническое…
Степан размышлял:
– В доме лейтенанта паровое отопление. Ладно, пойдешь разнорабочим, будешь подносить, относить и так далее.
Потом мы пошли со Степаном к старшине Маю.
– Нам нужны ведра, кисти, известь.
Старшина догадался, для чего понадобились вдруг малярные принадлежности солдатам, и не только догадался, но и одобрил нашу затею - он уважал лейтенанта Жигалова. Повел нас в сарайчик, пристроенный к забору, подобрал все, что необходимо. Извлек из ящика большую банку краски.
– Полы вот этим будете покрывать, в магазине сейчас хорошей нет, а это авиационная, быстро сохнет, через три часа ходить можно. - Старшина помедлил и внезапно спросил: - А вы сможете сделать хорошо? Или только материал загубите?
Кузнецов возмутился:
– Вы что, нас не знаете? Мы же с вами казарму ремонтировали.
– А, да! Только чтоб все было как у настоящих маляров. Понятно?
– Понятно.
Когда мы переоделись в рабочее обмундирование и готовы были уже идти в офицерский дом, я высказал Степану сомнение:
– А не подведем мы лейтенанта? Может, лучше предупредить Шешеню.
Замполита в канцелярии не было. За столом сидел ротный. Он спросил:
– Вы ко мне?
– Нет, товарищ капитан, - ответил Кузнецов и хотел прикрыть дверь, но Узлов остановил его:
– Куда это вы собрались?
Степан замялся.
– Зайдите-ка! - приказал капитан, почуяв неладное.
Мы зашли. Встали у двери, переминаясь с ноги на ногу.
– Что затеяли? - прямо спросил ротный.
– Да мы… у нас… - начал сбивчиво Кузнецов.
– Яснее!
– Ну решили помочь лейтенанту Жигалову. У него жена приезжает. Надо побелить, покрасить. Он ничего не знает, товарищ капитан. Мы сами…
«Молодец Степан, вывернулся, - думал я, слушая его объяснение. - Жигалов в стороне, и все будет законно».
Узлов усмехнулся. Он, конечно, все понял. Спросил:
– А где лейтенант?
– Он дома, мучается, наверное. Разрешите?
– Ладно, шагайте. Только все это в неучебное время должно делаться.
– Понятно, товарищ капитан.
Мы вышли из канцелярии довольные. Все формальности соблюдены.
Встретил нас Жигалов улыбкой, но в глазах его таилась явная досада:
– Я же сказал вам, нельзя это делать.
– Да мы же не сами пришли, товарищ лейтенант, - объяснил Степан. - Нас капитан Узлов послал.
– Как - Узлов?
– Да так, вызвал, приказал старшине Маю выделить материал для ремонта и отправил. Шагайте, говорит, и чтоб все сделали как настоящие мастера.
На другой день Жигалов, наверное, поблагодарил командира роты за внимание и помощь. А капитан Узлов, сообразив, что это продолжение нашей затеи, задержался около строя, когда мы уходили на занятия, отыскал глазами Кузнецова и меня и весело сказал:
– Желаю успехов! - и покачал головой: - Ну и артисты!
«Здравствуй, дорогой Витенька!
Получили мы письмо, сынок, в котором ты сообщаешь о намерении пойти в военное училище. Конечно, это немного неожиданно, но, если ты все серьезно обдумал и тебе по душе политическая работа, поступай. Для человека большое счастье в жизни, когда он занимается любимым делом. Мы свой век прожили, а у тебя все впереди. Дадут ли тебе отпуск и побываешь ли ты дома? Мы очень о тебе соскучились. Как твое здоровье? Не надо ли тебе чего-нибудь?
P. S. Как будет с Олей, она ведь здесь учится в институте?
Целуем.
Мама и папа».
…Ах, мама милая, это P. S. - запрещенный прием! Последняя соломинка, за которую ты хватаешься. С Олей все будет просто. Она закончит институт и приедет туда, где буду служить я…
Три вечера ремонтировали мы комнату Жигалова: побелили, покрасили пол, потолок, дверь, рамы. Лейтенант работал вместе с нами. Получалось у него, правда, не особенно хорошо.
– Не прошел я срочную службу, - шутил он, - так на всю жизнь неполноценным и останусь.
В субботу все закончили. Пришли в роту довольные и усталые. Помылись в душе. Хотели отдохнуть. Не удалось. Подошел Натанзон и тихо сказал мне и Степану:
– Дыхнилкин пол-литру принес.
– Вот скотина, - возмутился Степан, - не успели отлучиться из казармы, он за старое взялся!
– Где у него пол-литра? - спросил я Натанзона.
– В тумбочке. Завтра, в воскресенье, выпить собирается или сегодня перед кино.
– Сейчас этой бутылкой я дам ему по башке.
Степан остановил меня:
– Этим ты еще хуже сделаешь, будет уже водка с дракой.
– А может быть, Лева тихо-тихо возьмет эту пол-литру и спустит в уборную? - предложил Натанзон.
– Можно и так, - согласился Кузнецов. - Но это полумера. Надо показать Дыхнилкину, что нам известна его затея и что мы терпеть такие штучки не намерены.
– Как показать? - поинтересовался я.
– Давайте обмозгуем.
Видя, что Степан колеблется, я обратился к Натанзону:
– Пойдем, Лева… На месте все решим. Дыхнилкина мы обнаружили в курилке.
– Поговорить надо! - бросил я Семену его же коронную фразу и кивнул, отзывая в сторону.
Потом мы шли рядом с Левой, а Семен сзади. В казарме остановились возле тумбочки Дыхнилкина.
– Бери! - сказал я.
– Чего?
– Бери! - грозно повторил я.
Помня урок, данный ему Натанзоном, Семен заюлил:
– Чего вы, ребята? Я ж ничего…
– Ты сам возьмешь или Лева достанет? - спросил Натанзон.
Дыхнилкин присел к тумбочке и, воровато озираясь, переложил бутылку в карман.
– Идем! - опять же коротко приказал я.
Мы пришли в уборную.
– Бросай!
Дыхнилкин ужаснулся - это было выше его сил, он побледнел.
– Братцы, может быть, не надо, а? Я не буду пить. Я ее до «дембеля»…
Я шагнул к нему, Лева тоже.
– Бросай, слышишь?
Дрожащей рукой Семен извлек бутылку и поднял ее над отверстием.
– Ну! - цыкнул я.
И он разжал пальцы. Бутылка ударилась о край отверстия. Жалобно дзинькнула, разбилась, и осколки посыпались вниз. Семен закрыл глаза. Это, наверное, была одна из самых трагических минут в его жизни.